Мартин Кукучин - Дом под горой

— Добрая твоя мама!

Нико в ответ сжал ей руку.

Стали спускаться с горы; здесь тропинка сворачивает к Грабовику. Идут Нико с Катицей между виноградниками и рощами олив по уединенной дорожке, погруженные в мысли. Все-таки странным, необычным кажется им происходящее. Ни тот, ни другая, в сущности, и не ожидали… Ко всему были готовы: к запрещениям, помехам, ссорам, скандалам — и вдруг вместо этого нежданное счастье, осуществление мечты… Счастье оглушило их, опьянило своей близостью, определенностью своих очертаний, которые всего лишь несколько дней назад смутно трепетали перед ними, как лента на ветру, как розовое облачко. Без всяких усилий, разом вознеслись они на вершину, откуда открывается широкий вид на нивы счастья — достигли, достигли желанного, и больше желать нечего, не за что бороться и страдать… А на дне сердца, в самом тайном уголке, где-то за океаном блаженства, притаилось что-то горькое, тягостное что-то — то ли страх, то ли неуверенность; состояние, когда человек, достигший цели своих устремлений, недоуменно спрашивает себя: «А дальше что? Что еще остается? Что еще меня ждет?»

Виноград почти уже созрел, в виноградниках кое-где возятся тежаки; и чуть ли не каждый, мимо которого проходит одинокая пара, выпрямляет спину, провожает взглядом до ближайшего поворота тропинки. И каждый думает свое. Похмыкает, покачает головой тежак, а когда вслед за тем увидит еще и Мате с пестрой сумкой через плечо, плетущегося на почтительном расстоянии позади парочки, — удивится и пуще задумается тежак.

«Э-э, — скажет он себе, — вот каковы дела-то… Ну и ну!» И снова покачает тежацкой своей головой, в которой никак не укладываются некоторые вещи. «Ишь, кружит да кружит, прямо оса над виноградной кистью, когда ягоды сладостью нальются… А бесправный отец, гляди, еще и рад: счастье привалило. А оно ведь чертово, такое счастье-то! Срам да бесправие…»

У калитки стоит Барица: ждет чего-то, не обращая внимания на детей, играющих возле. Едва завидев Катицу с Нико, Барица круто повернулась, скрылась во двор; калитка осталась настежь, ждет нечаянных гостей.

Первой во дворе им встретилась Ера. Детишки запрыгали вокруг Катицы, стали дергать за юбку — привезла ли гостинцы? Старуха торопливо повязывает платок, да и юбка, и кацавейка у нее в беспорядке, не успела как следует одеться… Барица вышла из дому довольно нескоро — видно, переодевалась наспех.

Катица помрачнела. Знали же, что она приедет, неужто не могли себя в порядок привести! Гляди, и в доме не прибрано! Только на порог ступила — уже неприятности… Славно встретили ее, да еще с Дубчичем, которому предстояло в первый раз войти в ее дом! А должно было все быть праздничным, торжественным, и вот вместо этого не убрано, не готово, все мечутся впопыхах…

Нико чувствует, что не следовало ему входить, что он — причина неловкости, что лишний он сейчас. И он держится в сторонке, пережидая, когда уляжется суматоха встречи, все эти поцелуи и возгласы. Но Ера не заставила его долго ждать.

— Ах, шьор Нико, добро пожаловать! — с глубокой благодарностью, гордая и счастливая, обратилась она к нему.

На руках готова его носить! Нет ему равных на острове, а вот же — ухаживает за ее дочкой… На алтарь бы поставила его Ера, колени бы перед ним преклоняла, воздавала бы божеские почести, ладаном бы кадила…

Нико ничего не остается, как сесть на лавочку перед домом. Тут холодок: тут он подождет, пока Катица переоденется там, в доме, куда за ней с криком помчались племянники. Ера собственноручно, концом праздничного передника, вытерла лавочку, но вдруг смекнула, что негоже оставлять такого гостя во дворе.

— Ой, господи, да что ж это я! И в дом зайти не желаете… Позвольте, как же тут… Позвольте, я вперед пройду…

Она повела его в просторные сени, служащие одновременно столовой. Здесь — стол, стулья, по стенам несколько дешевых олеографий. В углу, на маленьком столике, стоит, прислоненный к стене, образ Синьской богоматери в золоченой рамке. Перед ним горит лампадка, заправленная оливковым маслом. Вокруг образа — искусственные цветы, ленточки и всякие висюльки. Напротив шифоньер, довольно большое зеркало в позолоченной раме, обтянутой кисеей: новшества, которые вносят в крестьянские дома дочери, хлебнувшие городской жизни.

Нико не раз бывал в крестьянских домах, не раз едал деревянной ложкой из общей миски с тежацкими детишками рисовую кашу или поленту [32] Полента — кукурузная густая каша. . И теперь он вспоминает, как ему тогда казалась вкусной эта простая еда. Сколько он себя помнит, его всегда привлекала крестьянская жизнь. И здесь, в этой хате, он чувствует себя совершенно непринужденно, как дома. Приятны ему даже замеченные им элементы городского комфорта. А когда вошла Катица, его красавица Катица — тоже наполовину горожанка, — о, как свободно, как чудно стало ему, ни с кем бы не поменялся! Нет, нет, он — свой человек здесь, и по вкусам своим, и по происхождению… Как славно было бы вообще остаться тут, жить с ними, делить их труды и заботы, забытому всем миром!