Мартин Кукучин - Дом под горой

— Чем это кончится, батя? — собрался с духом Иван.

Вещь неслыханная в доме Претуров: сын осмелился требовать у отца ответа! Но ведь и обстоятельства необычны. Многое не одобряет Иван — особенно то, что приняли в дом этого барина.

— По-моему, Пашко скорее бы подошел… — добавил он еще.

— Гм, я тоже так думаю, — мирно ответил Мате, ничуть не задетый дерзостью сына. — Женщина, сынок, вроде горячей поленты. Не удивительно, коли кто и ошпарится… А что ты сделаешь? Твоя мать довольна, его мать тоже, а сам он — по крайней мере, мне так сдается — парень честный. И в конце-то концов, все мы еще, слава богу, на месте! Посмотрим, что из этого выйдет. Не будем забывать главное: бог все направляет, все устраивает.

Однако, к удивлению отца, Иван этим не удовлетворился. Не по душе ему тактика отца.

— Могли бы мы обойтись и без этого…

— Я бы тоже того желал, да коли начало положено…

— А если ничего не получится? Что скажут люди?

— Нам-то что до людей?! — напустилась на сына Ера. — Люди, известно, не станут радоваться с радующимися… Не одна баба зубами-то от зависти заляскает! И завидовать будут, и оговаривать… Коли они друг дружку любят, почему ж не получится? Нет, я не боюсь, да и мы, слава богу, понимаем, что к чему. Незачем нам у соседей ума-разума занимать. Так что, сынок, уж ты положись на нас, спи спокойно…

Но Иван — тежак, и голова его так устроена: трудно ей принимать в себя то, что ему не по душе. И все качает он этой своей упрямой головой, качает с видом человека, который видит дальше носа. В этом движении — известная доля гордости: сегодня он впервые поднял голос на семейном совете, и отец не оборвал его. Напротив, даже вроде одобрил…

А Нико с Катицей и не подозревают, какой ведется о них разговор. Они в кухне: кухня — летняя, открытая с одной стороны пристройка; там стряпают, чтоб не было духоты в доме. Очаг здесь примитивный, прямо на земле, стены сложены «на живую нитку», то есть из камня, не скрепленного раствором, крыша настлана из плоских камней. Дым проникает сквозь щели в крыше, при ветре — даже через стены.

Катица подобрала черенком раскаленный уголек в очаге, поднесла Нико.

Он прикурил и, выдохнув клуб голубого дыма, с восторгом посмотрел на невесту. Она не отвела глаз — ее взгляд словно утонул в его, он словно жаждет напиться счастья и радости из этого источника. Нико не мог долее сдерживаться — подступил к ней, привлек ее к себе, тихую, покорную… Он чувствовал биение ее сердца, и рука ее, которой она ухватилась за его руку, дрожит, горит…

Жадно приник он к ее губам — одним, но долгим поцелуем.

— Завтра опять приду, — нежно прошептал он. — Приду кофе пить под вечер…

Она ответила без слов, долгим взглядом: будет ждать.

— Каждый день буду приходить, душа моя… Ах, какие чудесные дни ожидают нас, какое блаженство! — воскликнул Нико с одушевлением.

— Буду считать минутки, — отозвалась Катица; грудь ее распирает гордость: вот как покорен ей Нико Дубчич, первый из молодых людей, по которому вздыхают все девушки!

А со склона Грабовика очень пристально наблюдает за двором Мате стройный молодой тежак. Ему все отлично видно — двор перед ним, как на ладони. Ничто не ускользнуло от внимания молодого тежака, в том числе и красноречивая сценка в кухне. Влюбленные уже и в дом вернулись, а тежак все стоит неподвижно, словно окаменел от изумления.

Это Пашко Бобица. Гнал он мулов на пастбище, да случайно оглянулся и приметил на тропке между виноградниками девушку и мужчину в белом. Дубчича он сразу узнал. Катицу — только когда они подошли ближе. Ужаснулся, разглядев Мате, шагавшего поодаль следом за парочкой. Пашко остановился на вершине Грабовика, ожидая, что будет дальше. Он видел, как все трое вошли в дом, как забегали женщины, засуетились в кухне. Потом вышла Катица с посудой, за ней — Нико. Последовала сцена в кухне, такая недвусмысленная, ясная, прямо у него на глазах! Озноб охватил Пашко, внутри у него будто что-то рухнуло с ужасным грохотом… Разом так пусто сделалось, пусто и тоскливо… Ни радости нигде, ни утешения… Обрушилось все в один миг, разбились надежды, замыслы. Погибло, ничего не осталось! Пусто, голо вокруг! В голове невыносимо стучит, вздулись вены, в глазах — сухой жар.

Так вот оно что — и ей голову заморочил! Пашко застонал от душевной боли. «А я — я так искренне любил ее! Смотрел на нее, как на пречистую деву! А она так… открыто! — Сердце сдавило, сжались кулаки. — Нет, она… она не виновата! Он должен ответить мне, он!»