Мартин Кукучин - Дом под горой

— Ну и что ж, — возразила Катица. — Главное — красиво. Правда, красиво, мама? — И она снова поиграла пальцами, чтобы камушек засверкал разноцветными огнями.

— Блестит, как перстень преподобного шьора курата, когда он служит мессу в праздники. Красивый камень, смотреть радостно.

— И почти все это — подарки, — гордо объявила Катица, тряхнув головкой. — К нам много гостей ходит, и каждый на прощанье мне — подарочек…

— А что ты, Матия? — повернулась мать к старшей.

— А я денежки на наряды не выбрасываю, — тоном превосходства, не без намека, ответила та. — Есть у меня кое-какая одежда, а стеклышки я на себя не навешиваю. Мои деньги хозяин в банк откладывает. Пригодятся…

— Вот это разумная речь, ей-право! — с одушевлением сказал Мате. — Так и я когда-то делал. Бережливость — первая добродетель хозяйки. Одеваться-то надо, тут не спорю, боже сохрани. Но стеклышки, зеркальца, тряпочки… все это суета! Дурака, правда, этим обманешь, да толку-то что? А умный над тобой же и посмеется…

Нахмурилась Катица, слезы подступили. «Терпеть меня не может! — распаляет она сама себя. — Вижу, вижу, ни капельки я ему не дорога…»

— И я так же думаю. — В глазах Матии засветилось удовлетворение. — Что наряды? Обтреплются, износятся, вот сундук-то и пуст.

Помолчав, она добавила тише, немного таинственно:

— Да и к чему мне наряды? Не нужны они мне. Есть у меня уже, кому я слово дала.

— Вот новость! — поразилась мать. — Слово дала! Как же так, дочка, мы-то ничего не знаем?

— А он до вчерашнего дня и не говорил ничего, стеснялся, видать. — Искорки заиграли в глазах Матии. — Так только, намекал. А как сказала я ему, что еду домой на праздник, тут-то и решился. А может, испугался, что дома другое счастье найду. И дал мне слово.

— Да что ты! — Мать, чуть ли не испуганная, изумлена. — Что за человек-то? Дельный ли?

— Человек вроде дельный, ничего дурного о нем не слыхать. И хозяйке моей нравится. Работник, говорят, хороший.

— Каменщик! Ха-ха-ха! — Катица до того расхохоталась, что должна была прислониться к стене. — Каменщик он, мама! Усы-то прямо огненные, и конопатый…

Всем было заметно, что в смехе Катицы не одно только веселье да озорство, есть в нем, пожалуй, и капелька зависти. Особенно подметил это отец.

— Все это не мешает человеку быть порядочным и добрым, — серьезно сказал он и так строго глянул на Катицу, что смех ее разом замер. Она покраснела — и от строгого взгляда, но еще больше оттого, что никто даже не улыбнулся.

— А мне он нравится, — гордо заявила Матия. — И что ж, что был простым каменщиком? Теперь он уже десятник, и в городе у него домик с садом.

— Это уже кое-что, — спокойно заметил отец. — Однако не все. Сначала надо хорошенько узнать человека. Поторопишься со знакомством, худо может выйти. Так что, Матия, взвесь сперва все. Такое счастье найдешь и здесь, а ведь родной дом — всегда родной дом, дочка. Здешних людей мы знаем сызмальства, скорее можем разглядеть, что в котором скрыто… А посторонним не позволяй вмешиваться в твои дела, даже хозяйке — не ей с ним жить, а тебе, коли пойдешь за него.

Под воздействием отцовых слов Матия склонила голову. По-серьезному задумалась об этом своем счастье. Что ж, верно — некрасив жених, далеко не красавец! Зато взгляд хороший, открытый. Нет, не может быть — фальши в нем нет. Обо всем говорит так рассудительно, умно; к Матии искреннюю склонность питает. Каждое слово его, каждый взгляд, все, что он делает, выдает глубокую, сердечную любовь. Зачем же отказывать ему? Больно будет сердцу, и не найдет она тогда нигде покоя… И потом: вот выросла здесь, расцветала у всех на глазах — а нашелся ли хоть один, кто посмотрел бы на нее ласково, сказал бы хоть словечко, от которого так забилось бы сердце? Нет — проходили мимо, ни один внимания не обратил. А что небогат? Так вот и хозяйка говорит — есть у него ремесло, а это всегда сто́ит имущества. Только б расточительным не был — а он ведь бережлив. И человек серьезный, коли что скажет, так по убеждению, не бросает слов на ветер…

Мате догадывался, в какую сторону слоняются размышления дочери. Понурил голову; мелькнула мысль — вот и еще одна веточка готова отпасть от семейного дерева. «Покидают гнездо, один за другим улетают… Останемся мы под конец одни, как дерево в чистом поле с обрубленными ветками…» Тяжелое предчувствие одиночества навалилось на сердце; одиночество — удел каждого в последний час, хотя бы и окружала его вся семья. Каждого ждет последнее прощанье, полное одиночества, когда рвутся все, самые прочные связи. Каждому отмерен путь, и надо пройти по нему — одному…