Мартин Кукучин - Дом под горой

— Ну, в этом ты можешь быть уверена!

И Анзуля обняла Дорицу, прижала к материнскому сердцу, взволнованному радостными чувствами.

Немного времени спустя, перед рождеством, заехал в наш городок Звонимир Стоянович, драматический актер из Загреба. Хоть и носит он имя хорватского короля, финансовые дела его были, видимо, совсем швах — в противном случае вряд ли удостоились бы мы лицезреть его в нашем глухом углу. Тем более что и коммуникация не весьма удобна, особенно для столичного жителя. Нет у нас ни фиакров, ни трамваев, нет ни ресторанов с пльзеньским пивом. Как удачно, что такой артист путешествует без багажа! Передвигается он пешком, как апостолы в древности, и все свое песет на себе.

Звонимир только успел занять номер в нашем «отеле», причесаться, пригладиться, начистить штиблеты, как сразу отправился с визитами по «лучшим» домам. Всюду он объявлял, что собирается дать в городе три-четыре «театрально-декламационных» представления. Первое состоялось в тот же день в помещении Читаоницы ex offo [58] по обязанности (лат.) . — перед полудюжиной ребятишек, за которых уплатил из своего кармана председатель этого клуба. Когда госпожа председательша пилила господина председателя за подобное безбожное расточительство, тот отвечал так:

— А что поделаешь, душа моя? Не хватало, чтоб в Загребе слухи пошли, будто мы тут отсталые…

После этого «морального» успеха Звонимир Стоянович снова обошел дома, извещая, что следующее представление рассчитано исключительно на интеллигенцию. Тут воспрянул шьор Илия, отправился с агитацией по знакомым. Его супруга прямо заявила ему, что в «тиятры» не пойдет, поскольку ей и дома хватает театра с утра до вечера. Однако и она изменила свое решение, когда Анзуля послала ей передать, что на представление пойдет, и если уж сама Бонина не хочет, пускай хоть Дорицу отпустит. Мандина получила приказ приготовить ужин к семи часам. Барышни из свиты шьоры Андрианы проведали, что шьора Анзуля «собирается», и до тех пор приставали к своей покровительнице, пока та — уже перед самым послеобеденным чаем — не подала сигнала согласия.

Так случилось, что в тот вечер Звонимир Стоянович стяжал и большой «внешний» успех.

В восемь часов стоячие места уже заняли мальчишки: одни сами уплатили за себя по пятаку, другие выклянчили монетки у входа. Сзади рядами выстроились слуги и служанки, сопровождавшие своих хозяев. Пространство между этой «галеркой» и подмостками, украшенными полотнищами национальных цветов, заполнили ряды стульев и скамей для серьезной публики. Ряды эти долго оставались пустыми, ибо никто не желал, чтобы потом им кололи глаза тем, что они сломя голову ринулись на представление.

Первыми в зал вошли шьора Анзуля с Дорицей в сопровождении шьоры Бонины и Нико. Шьор Илия, как член правления Читаоницы, явившийся сюда загодя, встретил их у дверей. Шьора Анзуля одета просто, почти по-домашнему. На Дорице уже знакомое нам голубое платье с белыми кружевами. Вид у нее весьма элегантный; она почти того же роста, что и шьора Анзуля, только талия тоньше да движения гибкие, молодые. В глазах девушки спокойная радость, а отчего — она и сама не знает. Все сегодня кажутся ей добрыми и прекрасными.

Едва все четверо заняли места, как с громким говором и хихиканьем появились девицы во главе с самой шьорой Андрианой; в зале тотчас стало шумно — пришедшие оживленно болтали, одни по-хорватски, другие по-итальянски.

Зрителей поминутно прибавлялось. На тарелочке у входа накапливались мелкие монеты, порой в их кучу со звоном падал и гульден. Кассир, шьор Динко Лопатич, сидевший между двух свечей, сгребает мелочь в сторону, выставляя на вид золотые монеты — для поощрения щедрости. В публику замешались две-три девушки из тежацких семей побогаче — здесь Доре, Аница, Лоде… Они скромно притулились в задних рядах, хотя заплатили ровно столько же, что и господа.

Прошмыгнули в зал и Ера с Катицей, не привлекши к себе особого внимания: артист в это время уже исполнял первый номер программы. Он читал «Сумасшедшего» [59] «Сумасшедший» — стихотворение известного венгерского поэта Шандора Петефи (1823—1849). Петефи — обязательный пункт всех подобных концертов. Галерка слушала, разинув рот, дивилась, ждала, что получится из всего этого крика; убедившись, что ничего особенного не будет, стала хихикать над жестами артиста, а его исступленные выкрики «Ха-ха-ха!» встречать громким хохотом.