Мартин Кукучин - Дом под горой

— У меня были честные намерения. И я не отступал от них, даже когда мне уже ясно становилось, что эта девушка не для меня. Я бы даже пожертвовал собой ради ее счастья, но убедился, что со мной никакого счастья ей не предвидится. Не сумела бы она привыкнуть к нашему образу жизни… И мне ничего не оставалось, как вернуться в самом начале пути. Так ты думаешь, можно снова свести ее с Пашко?

— Видно, что влюблен ты по уши, когда этого не видишь. Тебе бы все напрямик, а порой напрямик-то и нельзя. Я лично предпочитаю окольные пути. Так дальше идти и даже скучно порой, зато обычно попадаешь к цели. А Пашко, сокол мой, нынче большой человек. Не сегодня-завтра — лучшая партия в нашем городишке. У него — служба, твердое жалованье, положение, прекрасные виды, а что важнее всего — он стал городским жителем. Уверен, девчонки, того и гляди, начнут над ним кружить, как осы над сладкими грушами. Чем же он нехорош хотя бы и для Претурши? Он, правда, не Дубчич, но при всем том молодец толковый и пригожий. С божьей помощью да с поддержкой тети Анзули он вполне может стать благоденствующим трактирщиком в большом городе, а Катица — трактирщицей, каких поискать. По крайней мере, будет у нас пристанище, когда в город заедем. Тем более, я не выношу гостиничный харч. Тебе, правда, не так-то скоро можно будет у них обосноваться, но для меня, посредника во всем этом деле, кого они еще и в кумовья позовут, — для меня их двери всегда будут открыты.

— Зандоме, ты мой лучший друг! — пылко вскричал Нико: планы приятеля его просто ошеломили, и уже кажется ему — все можно исправить, более того — все уже исправлено…

— Ну да, я расчищаю дорогу для пришествия нового божества… Алтарь уже воздвигнут, если не ошибаюсь; понавешать еще кое-какие украшения… Ох, Нико, до чего же ты счастливый! Не будь я тебе «лучшим другом» — позавидовал бы!

— Ты разве не веришь, что я считаю тебя лучшим другом? — чуть ли не обиделся Нико. — Это ведь проверено на деле, зачем же ты подсмеиваешься?

— Ну, пускай будет «лучший», — уже без улыбки отвечал Зандоме. — Однако — небескорыстный. Тетя Анзуля объяснила бы тебе лучше меня, если б захотела… Но она умеет молчать. А мне молчать нет ни надобности, ни желания. Достаточно сказать, что колотился я головой об стену и, может, уколотился бы вконец, если б не эта женщина. Просмотри-ка ваши книги пятнадцатилетней давности, когда умер мой отец и меня со всех сторон осаждали кредиторы! Найдешь, быть может, кругленькую сумму, которую ссудила мне твоя мать, если только она внесла ее в книги. Зато в рубрике прихода нигде не найдешь ни слова о процентах!

— Да, моя мама такая — с теми, кого полюбит. Я очень рад, что так случилось с тобой.

— В самом деле, если б не ее доброта ко мне — не было бы у меня сегодня в подвале двухсот гектолитров вина, а через пяток лет, глядишь, и всех трехсот. Мотался бы я сегодня агентом-перекупщиком по чужим подвалам, брал бы пробы из каждой бочки, как бы она ни смердела…

Дорица тоже не приходит больше к Дубчичам. Сцена с Катицей потрясла ее. Осталась на дне души какая-то горечь — горечь против Нико, который когда-то был в ее глазах превыше всех героев. А после инцидента с Катицей померк… Немало слез пролила Дорица в своей комнатке, не могла забыть, как он стоял перед Катицей в замешательстве, не зная, что сказать в свое оправдание.

Постепенно, однако, тускнели яркие краски этого эпизода, стали отходить куда-то назад, покрываться пеплом забвения — как все на свете. Жизнь каждый день предлагает что-то новое, то горестное, то радостное; а новое вытесняет память о прежних печалях… Начала забывать и Дорица, и образ ее героя вновь стал обретать более ясные очертания, он вырастал перед ней, с новой силой привлекая к себе. Сердце девушки снова открылось светлым лучам, жадно ожидая возрождения цветка любви…

В пору этого кризиса верной и нежной рукой поддерживала девушку Анзуля. Она нашла слова, которые принесли ей облегчение и утешение. Под ласковым волшебством этих слов вернулись в сердце Дорицы надежды и ожидание счастья. Старшая женщина объяснила младшей, как трудно найти мужчину, который не любил бы кого-нибудь раньше.

— Первая любовь — цвет прекраснейший, но нынешняя молодежь его не ценит. Нередко топчет его… Я тоже не была предметом первой любви. Удовольствовалась тем, что стала последней любовью. И сделала так, что после меня не оставалось больше места ни для какой другой!

— Я ведь этого и не требую! — вскричала Дорица. — Да я и не достойна… Лишь бы другая не страдала из-за меня — и только бы он меня любил, как я его…