Мартин Кукучин - Дом под горой

Она вся раскраснелась, то ли от жара очага, то ли от волнения. У шьоры Бонины гордостью блеснули глаза, выпрямилась грудь, вскинулась голова: вот какой прекрасный цветок выращен в нашем саду! Отец ласково кивнул Дорице, но глаза его как-то затуманились. Потом туман сгустился, образовалась слеза и повисла на реснице — слеза изумления перед незаслуженным счастьем, — что вот, дожил до момента, когда его дитя делает первые самостоятельные шаги по собственной, уже отделившейся от его, дороге.

— Вот это славно! — отозвался шьор Илия. — Обычно званые обеды сильно запаздывают, сужу по собственному опыту, а ты, оказывается, завела другие порядки…

— Сядем за стол, как только зазвонят к полудню. А пока пожалуйте в гостиную или, если там душно, на террасу.

Шьор Илия засмеялся:

— Мало говорит, но уж что скажет — то разумно!

Вышла к гостям и шьора Анзуля, с удивлением окинула взором свою крестницу, будто не узнает. Совсем другой стала девушка, держится свободно, спокойно, уверенно. Еще Анзуля бросила взгляд на накрытый стол. Вот уже добрых полчаса, как Дорица поставила на стол все, что было нужно; кажется, все в порядке: тарелки с приборами, стаканы и рюмочки… На буфете приготовлены высокие, узкие бокалы для шампанского. И вино уже на столе, красное и белое, и стройные бутылки с прошеком — его разливал еще покойный капитан Лука. Груши и виноград, свежие, будто только что сорванные, уложены в красивых стеклянных вазах.

Едва на городской башне пробило полдень, в гостиную вошла Дорица и произнесла обычное:

— Еда на столе.

Гости двинулись в столовую: как ни упорствовал шьор Илия, желая уступить дорогу дамам, его все же заставили возглавить шествие. Потом возник спор, когда рассаживались: Илию чуть не силой усадили во главе стола, под портретом капитана Луки. В тарелках уже дымился рисовый суп, «манистра», пользующийся великим почетом в Далмации.

Наконец расселись: Дорица, в роли хозяйки, — на конце стола, по одну ее руку Нико, по другую шьора Анзуля. Бонина заняла место между Нико и мужем.

За супом последовало мясо, зажаренное по-венециански, затем отварная баранина, а точнее, козлятина, аккуратно нарезанная и обложенная жареной картошкой. В пору сбора винограда козлятина бывает такой нежной, что ее вполне можно считать деликатесом. Вместе с козлятиной подали нарезанные помидоры под соусом, приготовленные по-далматински. Желающие могли сдобрить жаркое каперсами, перцем или маринованными маслинами.

Осенью пиршественный стол не может обойтись без козьей грудинки, зажаренной на вертеле. Мясо, правда, порой получается жестковатым, но вкусным и сочным. Перед десертом появился воздушный пирог с виноградом и другими фруктами — произведение шьоры Анзули, у которой есть свои испытанные рецепты.

Повариху захвалили до того, что она только краснела. Нико и Илия ели с удовольствием, накладывали себе солидные порции, иное кушанье даже по два раза. А когда поставили на стол «сладкое», то есть воздушный пирог, Нико наполнил рюмки прошеком и, поднявшись, приветствовал гостей, в особенности шьора Илию, оправившегося после тяжкой болезни, и молодую хозяйку, сегодня вступающую в жизнь.

Все чокнулись, осушили рюмки, снова наполнили, и оживление разом охватило всю компанию. Шьор Илия встал, одернул сюртук, поправил галстук и ответил на приветствие Нико, только в более изысканных выражениях. Видно, что он приготовил сей спич, — слова лились плавно, непринужденно, в невероятном изобилии и неожиданных оборотах. Он благодарил за любовь и дружбу, выказанную во время его недуга, и от имени дочери выражал признательность ее крестной матери за ласку.

Во время его речи шьора Анзуля не отрывала глаз от белой, туго накрахмаленной скатерти, блестевшей, словно металлическая, а шьора Бонина утирала слезы счастья и гордости. В эти минуты она испытывала особенно сильную благодарность судьбе за то, что не овдовела, не осталась подобно разрушенному дому с сорванной кровлей, — и еще за то, что выросла дочь, полная очарования, богато одаренная всем тем, что украшает благородную девицу. Бонина считает себя вправе надеяться, что дочь ее не пропадет. О нет — найдет и она руку, на которую сможет опереться, и сердце, которое сумеет осчастливить. «Удивительны и неисповедимы пути господни», — таким рассуждением завершает свои думы Бонина.

Рюмки осушены, шьор Илия вытер увлажнившиеся глаза, отер пот со лба и уселся повольготнее, как человек, хорошо исполнивший свой долг.