Мартин Кукучин - Дом под горой

В четверг Нико случайно забрел на кухню и увидел Дорицу — одну; повязав передник Анзули, она возилась у очага.

Нико удивленно уставился на столь необычную повариху; глазам своим не верит. Что она тут делает? Кто ее прислал к ним на кухню, где она держится совершенно непринужденно, словно у себя дома? Но в следующую минуту Нико ощутил приятное чувство — словно прояснился горизонт и вышло солнышко. Все, что мучило его, сразу прошло, отлетело — и снова открылись впереди нивы его мечты, усеянные цветами…

— Вот как — новая хозяюшка! — радостно заговорил он, когда Дорица повернулась к нему.

Лицо ее — ясное, нет на нем и следа недавних туч. Нико, подметив ее милое смущение, еще сильнее заинтригован. Что все это означает?

Вошла мать: сегодня она тоже выглядит как-то веселее. Объявила сыну, что нынче им всем понадобятся самые большие ложки — барышня сдает экзамен по поварскому искусству.

— Ого, у нас готовится пир! — засмеялся Нико. — Заранее заявляю: я буду очень снисходительным экзаменатором — я голоден!

— Будут и строгие судьи, чтоб барышня не возгордилась, будут и прославленные стряпухи, и выздоравливающие с нежными желудками, — сказала Анзуля.

— Другими словами — тетя Бонина с дядей Илией? — удивился Нико. — Целая комиссия!

— Вот именно, — подтвердила мать.

— Но в таком случае вы неблагодарны! Не было бы сегодня никакого пира, если б дядя Илия не выздоровел. Что же вы доктора не пригласили? Он ведь тоже авторитет в вопросах кулинарии.

— Ну, нет. Подумай сам, как он ославит Дорицу, если она провалится!

— О, я не провалюсь, — быстро возразила девушка. — Я совершенно не волнуюсь. А так как сегодня здесь распоряжаюсь я, то посторонних прошу удалиться — не то мукой обсыплю!

В доме поднялось необычайное оживление, все словно забыли усталость и раздражительность. Слуги так и бегают — их будто подменили. Даже на лице Мандины, обычно недовольном и сварливом, появилась добрая улыбка.

И Нико ходит прежним упругим шагом, подняв голову. Он не чувствует больше никакого раздвоения — душа его похожа на звонкий колокол, отлитый из единого металла — и ясный звук его вплетается в общий аккорд.

Но оттуда, от подножия гор, облитых великолепным сиянием солнца, с того места, что затянуто дымкой забвения, где теперь так пусто, печально, тоскливо — оттуда долетают до слуха Нико иные звуки, нарушающие гармонию… Хотел бы он не видеть, не слышать ничего, но, помимо его воли, все встает перед ним назойливый образ старой Еры, звучит в ушах ее резкий, каркающий голос, и блестят ее черные глаза, горящие отвратительным огоньком ненависти… Нет, не будет уже радости для него, он осужден, обречен… Связал себя, сковал — сам, по доброй воле!

И опять поднимается буря в его душе. Отчаянно бьется Нико, пытаясь стряхнуть ярмо, сбросить несносное бремя… Неужели нет у него права на свет, на солнце, хоть на один лучик, на отблеск! Неужели суждено ему прозябать во мраке, жаться по углам под грузом своего позора, своей жалкой участи! Он ведь хочет, заставляет, принуждает себя, но не может, не может!..

«Не я виноват, не я! — беспрестанно твердит он в мыслях. — Это она виновата, только она, зачем возбудила во мне отвращение? Нет, не моя вина…»

И знает ведь, что несправедлив! Ведь это он отвернулся, презрел ее, избегает ее… Отчаянными выкриками «не я виноват!» силится заглушить угрызения совести. Словно это может его оправдать!

И с удовольствием, с наслаждением вызывает Нико в себе образ девушки у очага в их кухне; не может оторвать от нее внутреннего взора, словно околдованный ее прелестью; и в оправдание есть у него только это беспомощное «я не виноват…».

Перед обедом он переоделся в костюм для приема гостей, тщательно завязал галстук. Не ради той, что забыта, нет — ради гостей. Дядя Илия такой педант, так привержен правилам этикета…

Нико принял гостей с достоинством, как и подобает хозяину дома. Шьор Илия удовлетворен: все так прилично! Нико выразил радость по поводу того, что наконец-то, после столь тяжкого недуга, приветствует дорогого дядю под своей крышей. Эти слова растревожили в старике такую гамму чувств, что он никак не мог найти для них выражение, и только со слезами на глазах, по старому хорватскому обычаю, троекратно облобызался с хозяином.

— Ну-с, а где же хозяйка? — вскричал он, стараясь поскорей снизить торжественность минуты. — В ее обязанности входит и встречать гостей!

— Я тут! — воскликнула Дорица, появляясь в дверях, все в том же переднике Анзули.