Мигель Унамуно - Туман

«Вот так играем и мы, взрослые. Ты уже не ты! Я это не я! А эти несчастные деревья? Разве охи — они? Их листья опадают гораздо раньше, чем у их сородичей в горах, остаются одни скелеты, и эти скелеты отбрасывают укороченную тень на мостовую под светом электрических фонарей. Дерево, освещенное электрическим светом! Какое странное, фантастическое зрелище представляют их кроны весной, когда эта вольтова дуга придает им металлический отблеск! И морские ветры их здесь не колышут… Несчастные деревья, им не дано вкушать прелесть темных, безлунных ночей в лесу под покровом трепетных звезд! Как будто человек, посадив каждое из этих деревьев на площади, сказал им: «Ты уже не ты!» А чтоб они этого не забывали, их снабдили электрическим освещением по ночам. Чтоб они не спали… Несчастные полуночники, бедные деревья! Нет, нет, со мной не сыграют такой шутки!»

И он встал и побрел по улицам как лунатик.

Отправиться в путешествие или нет? Он уже дважды объявил о своем намерении: во-первых, Росарио, сам не зная толком, что говорит, ради красного словца или скорее ради того, чтобы таким образом выяснить, поедет ли она с ним; во-вторых, донье Эрмелинде, чтобы доказать… Что? Что он, собственно, хотел этим доказать? Все, что угодно! Но слово уже вырвалось два раза, он уже сказал дважды про долгое и далекое путешествие, а он человек с характером, он это он; значит, он должен быть человеком слова?

Человек слова сначала сообщает о своем намерении, потом обдумывает его и наконец исполняет, независимо от того, нашел ли он его по размышлении разумным или нет. Человек слова ничего не исправляет и не отступает от того, что было сказано. А он сказал, что собирается предпринять долгое и далекое путешествие.

Долгое и далекое путешествие? Почему? Зачем? Как? Куда?

Ему доложили, что его желает видеть какая-то сеньорита.

– Сеньорита?

– Да, — сказала Лидувина, — мне кажется, это она, пианистка! Та самая!

Недоумение охватило Аугусто. Мгновенная слабость, и у него возникла мысль отказать ей, сказать, что его нет дома. «Она пришла покорить меня, поиграть со мной как с куклой, хочет, чтобы я стал ее игрушкой, чтобы заменил другого…» Потом Аугусто подумал уже спокойнее: «Нет, надо показать свою силу!»

– Скажи ей, я сейчас выйду.

Его восхищало бесстрашие этой женщины. «Надо признать, она настоящая женщина, настоящий характер, какая отвага! Какая решительность! Какие глаза! Но нет, нет и нет, она меня не сломает! Она меня не покорит!»

Когда Аугусто вошел в гостиную, Эухения стояла. Он знаком пригласил ее сесть, но она, все еще стоя, воскликнула:

– Вас, дон Аугусто, обманули так же, как меня!

После этого бедняга почувствовал себя обезоруженным, он уже не знал, что сказать. Они сели, последовала короткая пауза.

– Да, я повторяю, дон Аугусто, вас обманули относительно меня, а меня — относительно вас, вот и все.

– Но ведь мы сами обо всем говорили, Эухения!

– Не вспоминайте того, что я сказала. Что было, то прошло!

– Конечно, что было, то прошло, иначе не бывает.

– Вы меня поняли. И я хотела, чтоб моему согласию принять ваш великодушный подарок вы не придавали ложного смысла.

– Я желаю того же, сеньорита, чтоб вы не придавали моему подарку ложного смысла»

– Вот так, откровенность за откровенность. А теперь, раз мы должны объясниться начистоту, я хочу сказать вам, что после всего происшедшего и сказанного вам я не могу, даже если бы захотела, отплатить за ваш щедрый подарок иначе, чем самой чистой благодарностью. Так же, как и вы, со своей стороны, я полагаю…

– Действительно, сеньорита, я, со своей стороны, после всего происшедшего и сказанного вами во время последнего нашего свидания да того, что рассказала мне ваша тетушка, и того,. о чем я только догадываюсь, не могу, даже если бы захотел, требовать платы за свое великодушие.

– Значит, мы пришли к согласию?

– К совершенному согласию, сеньорита.

– И снова можем быть друзьями, хорошими, настоящими друзьями?

– Да, можем.

Эухения протянула ему руку, белую и холодную, как снег, с длинными пальцами, привыкшими покорять клавиши, и он сжал ее в своей руке, трепетавшей в эту минуту.

– Итак, мы будем друзьями, дон Аугусто, добрыми друзьями, хотя для меня эта дружба…

– Что?

– Быть может, в глазах общества…

– Да говорите же, говорите!

– Но, в конце концов, после печального опыта недавнего прошлого мне придется кое от чего отказаться.

– Объяснитесь яснее, сеньорита. Раз начали, договаривайте до конца.