Кнут Гамсун - Местечко Сегельфосс

– Ах, кстати, – заговорил господин Хольменгро, – вы не подумали о моей просьбе уступить мне часть вашего нагорного участка?

– Если вы разрешите мне быть откровенным, – ответил Виллац, – то мне бы этого очень не хотелось.

– А, тогда не будем больше об этом говорить.

– Дорогой господин Хольменгро, это может показаться нелюбезностью и неблагодарностью с моей стороны, но мой отец, старый земляной крот, просил меня в последнем письме скорее прикупать, а не сбывать землю.

– Не будем больше об этом говорить! – сказал господин Хольменгро. И никто не мог бы разобрать, что старый спекулянт в душе был страшно рад отказу. Он ответил с холодной вежливостью.

Это было в тот раз, что Виллац встретил господина Хольменгро на дороге.

А теперь Марианна сидит у него. Не намерена ли она продолжать холодность отца?

– Что это за праздник гагачьего пуха? – спросил он.

– Это был праздник Теодора из Буа. Помнишь, как-то вечером были выстрелы и фейерверк? Вот там я и была.

Она, верно, ожидала какого-нибудь иронического замечания: ведь не так-то редко она его обманывала! Но нет, он только кивнул головой.

– А теперь я пришла. Может быть, поздно?– спросила она.

– Мне хотелось, чтобы ты кое-что прослушала. Потом я обошелся. Впрочем, теперь я это бросил.

– Ах, боже мой! Милый Виллац, если я не всегда могу прийти, когда ты меня зовешь…

– Я не только звал тебя, мне это было тогда очень важно. Я молил тебя прийти.

– Я очень огорчена. Так что, может быть, я буду виновата, что некая партитура никогда не увидит света?

В ответ он улыбнулся, холодность он мог отпарировать:

– Ну, до такой степени зависимости мне не следует доходить. И я таким не был.

– Да, неправда ли! – сказала она с подчеркнутой готовностью. Она встала и подошла к окну, как будто для того, чтоб поправить гардину.– Неправда ли, тебе ведь удалось написать две замечательные вещи.

Он опять улыбнулся:

– Разве ты не помнишь, что Григ назвал их гениальными?

– Да, это именно я и говорю.

Виллац был сегодня не такой, как всегда, неизвестно по какой причине. Он, наедине с ней обыкновенно обидчивый и чувствительный в отношении к своему искусству, теперь смеялся над ним; Виллац, так часто неистовствовавший от ревности – теперь видел, словно железный.

– Между прочим, – начала она, потянувшись к складке на гардине и косясь на него из-под руки, – если ты хочешь, чтобы слава о твоей гениальности распространилась, ты, конечно, должен продолжать сидеть в одиночестве и молчать в ней.

Это попало в цель, так что он даже внутренно вздрогнул, сегодня она нападала на него без жалости! Но, словно решив не давать ей никакой победы, он опять улыбнулся, сидел, лениво поглядывая на свои сложенные руки, и улыбался.

– То, что я говорю, правда, – продолжала она, – но по мне, можешь поступать, как тебе выгодно. Антон еще здесь, ты знаешь?

– Да, – ответил он.

Она быстро повернулась от окна:

– Знаешь?

Ах, как он раздражал ее сегодня своим спокойствием! Он ответил:

– Ты нисколько этим не изумлена, Марианна, твое лицо не принимает сейчас ни малейшего участия в твоем волнении. Разумеется, я знаю, что Антон здесь, что же из этого? И я все время отлично знаю, что ты стоишь у окна и хочешь заставить меня посмотреть, зачем ты там стоишь.

Это тоже попало в цель, ее глаза почти закрылись. Но в следующую секунду она опять овладела собой. Она могла вспылить, могла пырнуть вилкой, но умела и мастерски скрыть свои чувства. Но, увы, все это коварство сегодня было ей, пожалуй, не на пользу, а только во вред.

– Я не понимаю, на что ты намекаешь, – сказала она.– Послушай, а ты не можешь сыграть это, только хоть кусочек оттуда?

– Уволь сегодня. Еще не все готово.

– Я уволю тебя на все дни, – ответила она, искренно оскорбленная.– Навсегда?

Ах, какие они наносили друг другу удары! Виллац, железо, сидел по– прежнему непримиримый и спросил:

– И теперь ты больше не хочешь?

– Нет, – ответила она. И в эту минуту казалось, что это ее непоколебимое решение.– Собственно говоря, нас всегда связывала только какая-нибудь соломинка.

– Перестань.

– Не правда?

– Мы оба и тогда бывали на праздниках, – ответил он. Вот тут-то он выдал себя, выдал свою ревность в секунду необдуманности. Заметила ли она это?

– Поклонись от меня Антону, – сказал он, чтобы поправиться.– Когда он уезжает?

Да, Марианна отлично заметила его оплошность и ответила резко:

– Не может же он уехать до прихода парохода.