Кнут Гамсун - Местечко Сегельфосс

– Что же мне ему ответить? – спросил ленсман.

– Вы ни в коем случае не должны показывать такую телеграмму, – ответила она, вспыхнув до корней волос.– Да, вы смеетесь, а я вот ему расскажу!

– Значит, вы с ним увидитесь? – спросил он с величайшей серьезностью. Она проворно подбежала к зеркалу и обеими руками спустила на лоб волосы, чтоб быть поинтересней.

– Увижусь ли я с ним? Покажите-ка мне еще раз, разве там не написано, что он встретит меня в Тронгейме?

– Я не могу показывать такую телеграмму, – сказал ленсман.

– Вы спрашиваете, что вам ответить. Я отвечу сама, – сказала Марианна.

Ленсман покачал головой:

– Ведь вы не знаете, сколько свезли бревен.

– Как вы думаете, где мой милый папочка? Мне надо… я хочу только.

В дверях она обернулась и еще раз спросила ленсмана, действительно ли он получил эту телеграмму.

– Нет, я ее купил, – ответил он, и оба засмеялись. Впрочем – как бы фрекен Марианна ни радовалась, и ни смущалась, и ни хотела сию же минуту ехать на юг, – почтовый пароход отходил не раньше, чем через два дня. За это время она послала и получила очень много телеграмм и уложила платье и вещи в сундук. Отец помогал ей, он был молчалив и счастлив, должно быть от удовольствия, что алмазная пещера готова и может быть использована.

Наконец, пришел большой пароход. Господин Хольменгро подал сигнал флагом, судно пристало к его пристани, оно и шло в его адрес. Теперь люди уже окончательно ничего не понимали: что это, новый корабль с зерном, и король, значит, не пал? Господин Хольменгро только кивнул головой, что, мол, он давно ждал этого корабля, и вот он пришел. Стало быть, какое-нибудь чудо да случится? Корабль не может сдавать зерно банкроту и не может принимать на борт вырытый в земле несгораемый погреб и уходить с ним в море.

Господин и фрекен Хольменгро взошли на пароход и долго оставались там; флаг торжественно развевался все время, пока гости находились на судне, а когда они сошли на берег, капитан отправился с ними. Он был высок и желтолиц, должно быть из чужих стран, фрекен Марианна шла с ним под руку, он говорил на незнакомом языке, но сказал и несколько ломаных сегельфосских слов, над которыми все смеялись. Марианна и господин Хольменгро называли его Феликс.

Так вот когда молодой Феликс вернулся в Сегельфосс, с тайным визитом, на несколько часов, инкогнито. Вот он. Все здесь его удивляло, он вернулся в родной городок, позабыв всех людей, и только помнил несколько имен. «Юлий?»

– спрашивал он. «Готфред?» – спрашивал он. «Валдац, Полина, Hep из Буа?» – спрашивал он.– А чья это большая новая лавка? Теодора? Не помню!

Теперь и гооюдин Хольменгро сам начал укладывать платья, в сундуки и чемоданы, а Бертель из Сагвика и Оле Иоган снесли все на пароход: фрекен Хольменгро ехала к своему жениху в Тронгейм, и отец провожал ее.

– Как думаешь, вернется он? – говорит Оле Иоган. – Вернется. Неизвестно, что он хочет делать с погребом, – отвечает Бертель.

– А говорят, что он больше не приедет.

– Kто это говорит?

– Адвокат бойтад.

Они снесли сундуки и ящики; каждый раз, когда они преходили на пароход, Оле Иоган задавал пропасть вопросов и получал в ответ кучу непонятных сообщений от экипажа. Сам капитан находился на берегу у господина Хольменгро или же гулял по окрестностям и осматривался. Люди встречали его то тут, то там, он заговаривал с ними, смеялся, произносил несколько сегельфосских слов, но больше плел удивительнейшую чушь. Должно быть, он говорил на диалекте. Спросили редактора Копперуда, и тот сказал, что, должно быть, это диалект.

Со времени приезда пастора Лассена диалект получил здесь большое развитие; важное значение имело, что этот ученый и знаменитый служитель церкви был сторонником диалекта и даже проповедовал божье слово на нем. Все оставшиеся не у дел рабочие господина Хольменгро сделались приверженцами диалекта и поражали друг друга своими успехами, а тут еще приехал из чужой заграничной страны важный капитан, и он, оказывается, тоже говорит на диалекте.

Капитан зашел и в Буа, купил кое-каких мелочей и поговорил на своем тарабарском языке, – невозможно было ошибиться, все поняли, что он сказал, да, это был родной язык, сердечное напоминание о далеком прошлом Норвегии. Праздношатаи энергично покивали капитану и начали ему подражать. Он многому научил их в короткое время. Жаль только, что он так скоро уехал.

Поздним утром на следующий день господин и фрекен Хольменгро и приезжий капитан взошли на пароход. Об этом сейчас же узналось, и оставленные без куска хлеба рабочие, должно быть, подумали: «Уж не хочет ли он сбежать? Надо посмотреть!»