Кнут Гамсун - Местечко Сегельфосс

Теперь все это прекратилось. Что это значит? Значило ли это, что консервы, часовые цепочки и папиросы сделаются недоступны? Выть рабочим становится все труднее и труднее, капиталисты проматывают капитал и оставляют рабочих без куска хлеба; мы с ужасом думаем о зиме! Многие горько жаловались, они купили лошадей для возки на мельницу, теперь они оказывались им ненужными. Что им делать? От серьезной работы они отвыкли, им страшно было за нее приняться, и вот они предпочитали шататься, часами торчать у прилавков в Буа, обсуждать вопрос о диалекте и шансы на выборы адвоката Ранга.

– А не может ли Теодор купить лошадей? – Отчего же, за товары.– Теодор покупал и продавал все, лошади перешли к нему, он разослал их на пароходе по разным местам. Теодор невольно выступил теперь в роли общего помощника, люди в Буа не голодали, лошадь съешь не скоро. А к Новому году будет Лофоден, а к лету, глядишь, что-нибудь да найдется. А на Хольменгро – наплевать!

– Не смей так говорить! – сказал вдруг Теодор.

– Еще что!

– Да потому что он, Хольменгро, превратил Сегельфосс в город, а этого не сделал ни ты, ни адвокат!

Смотрите-ка, Теодор из Буа за последние дни переменил свое отношение и переметнулся к врагу! Он получил письмо от фрекен Хольменгро, говорил он, и после этого увидел все в совершенно новом свете.

Ах, это письмо, эти две строчки: Дорогой Теодор, ваша Марианна Хольменгро; только это и требовалось, чтобы Теодор переменил свое отношение. Жениться на ней он не собирался, для этого она была слишком уж высокопоставленна; но его уже не отвергали с презрением, он был восстановлен в своих правах; она писала ему. Он сотни раз перечитывал записку, оставаясь один, целовал ее, играл ей на граммофоне, произносил прощальные речи и плакал. Таков был парень Теодор, не хуже, вот какой он был хороший. Разумеется, он хвастал письмом, он был бы дурак, если б не сделал этого, Теодор даже давал понять, что ему одному, и никому другому, в точности известны все обстоятельства падения господина Хольменгро.

– Есть тайны, которые тебе неизвестны, – сказал он Ларсу Мануэльсену.

– Я и не нуждаюсь их знать.

– Погреб его скоро будет готов, в него еще попадут драгоценности и сокровища!

– Тогда ему следовало бы вспомнить Давердану и отблагодарить ее хоть чем– нибудь за все оскорбления, какие она перенесла, – сказал Ларс Мануэльсен, соблюдая интересы семьи.

Была ли доля правды в том, что господин Хольменгро собирался зарывать в землю сокровища? Люди пришли в сомнение, – разве узнаешь все про короля? Сам он находился еще здесь, не говорил и не жаловался; мельница не работала, но погреб становился все прочнее и надежнее, и теперь вот он уже и готов.

Что же будет дальше?

Ленсман из Ура почти ежедневно приезжал к господину Хольменгро и оставался там на правах друга; может быть, он выступал и в качестве доверенного другой стороны и заведывал домом. Он доставлял много удовольствия своим присутствием, и они с фрекен Марианной опять весело шутили, невзирая на обрушившиеся испытания. Старый ленсман очистился от долга в кассу, не имел и частных долгов, вдобавок пользовался всеобщим доверием и вот сейчас получил телеграмму от Виллаца Хольмсена.

– Я получил сегодня телеграмму, что Виллац Хольмсен опять едет, – сказал ленсман как бы мимоходом.

– Кто едет? – спросила Марианна. Но она была так ужасно хитра, что усидела смирно на стуле и продолжала разговор.– Послушайте, ленсман, ведь если мы стали бедные, никто не захочет теперь на мне жениться. А может быть, и Теодор-лавочник! Но если не захочет он, то Лассен-то уж возьмет, как вы думаете?

– Он едет, – сказал ленсман.– Молодой Виллац уже выехал.

– Вот как? Да, правда, ему все возят бревна. Так вы получили телеграмму от Виллаца?

– Да. И ответил, что бревна возят, – сказал ленсман, усмехаясь.

– Можно посмотреть, телеграмму?

Совершенно верно, Виллац Хольмсен подал о себе весть, срочная телеграмма с красной наклейкой: Срочно! Что же это так срочно? Задержать ее, если она собирается уехать, просить сейчас же выехать на юг и взять его таким, каков он есть, хотя опера все еще не совсем готова. «Дорогой друг Марианны, позондируйте почву, могу ли я надеяться, но не показывая этой телеграммы!» Длинная и кипучая телеграмма, выразительная и бестолковая, влюбленная телеграмма: он не решается показаться сейчас из чувств рыцарства и порядочности, – еще бы, посмел бы он сейчас просить ее руки! – но он боится, что она исчезнет и он никогда больше ее не увидит. «Я еду сейчас на север, не для того, чтоб быть ближе, но потому, что здешние мои две комнатки должны быть вымыты к моему возвращению. Отвечайте в Тронгейм».