Леопольд Захер-Мазох - Дамская дуэль

– Раз… два… три…

Сверкнуло два выстрела.

Секунданты быстро подошли к дуэлянтам. Никто ранен не был. Тогда зарядили пистолеты снова и опять заняли позиции.

Еще раз прозвучала команда, еще раз прогремели пистолеты; на сей раз пуля княгини пробила насквозь шапку Нарышкиной, барышня сняла ее, с улыбкой осмотрела и снова водрузила на голову. Но прежде чем успели зарядить пистолеты в третий раз, к месту событий подскакали два всадника, во весь опор летевшие сюда, еще издали размахивая белым платком, и одновременно на горизонте показались сани, двигавшиеся в этом же направлении.

Всадниками оказались Кольцов и Лапинский. Они соскочили с взмыленных лошадей, и первый спешно кинулся разнимать сражающихся дам. Он просил, он умолял, он грозил, все напрасно. Барышня Нарышкина, пылая гневом, топала ногой и предлагала княгине публично извиниться за нанесенное оскорбление; красивая же вдова с гордой язвительной запальчивостью отвергала самую мысль о подобной унизительной процедуре; в конце концов обе криками потребовали очистить дистанцию, чтобы они могли в третий раз обменяться выстрелами.

Во время этих препирательств на место дуэли подкатили сани, подобно офицерам примчавшие из Петербурга, из саней выбрались две дамы в густых вуалях, закутанные в дорогие меха, и быстрым шагом подошли к присутствующим. Первая, в императорском горностае, величественная и властная, встала между дерущимися и положила конец пререканиям, одновременно откинув с лица вуаль. Это была царица Екатерина Вторая, а ее спутницей – княгиня Дашкова.

Царице стало известно о необычном поединке и она поспешила приехать сюда, чтобы по возможности предотвратить кровопролитие. Сопровождая вопрос взглядом, в зародыше исключавшем любое сопротивление, она спросила обеих дам, в некотором смущении стоявших перед нею, хотели бы они подчиниться решению ее третейского суда.

Обе дуэлянтки молча поклонились в знак согласия.

После этого монархиня пообещала вынести беспристрастный приговор по делу о поединке, однако не удовольствовалась сбивчивыми объяснениями наших дам, а захотела докопаться до скрытой причины их ненависти, нашедшей столь недвусмысленное выражение, и, заметив Кольцова, обратилась к нему. Молодой офицер оказался достаточно честным, просто не сумел промолчать и чистосердечно признался во всем. Екатерина Вторая улыбнулась.

– Итак, слушайте мой приговор по этому странному спору, – проговорила она затем. – Я запрещаю продолжать поединок, честь получила, на мой взгляд, удовлетворение; что же касается этого молодого офицера, то я приказываю, чтобы он отдал руку и сердце той из вас, которая его больше любит.

– В таком случае он принадлежит мне! – крикнула княгиня.

– Нет, мне! – заявила барышня Нарышкина.

Обе принялись клясться, что жить без него не могут.

Екатерина Вторая снова улыбнулась.

– Вы ставите передо мной воистину трудную задачу, – промолвила она, пожимая плечами. – Впрочем, я придумала новый выход из создавшегося положения. Решением этого спора станет Кольцов, это справедливо уже потому, что ему следует искупить вину. Поскольку вы обе с равным основанием претендуете на право обладать им, а разделять его на две части возможным не представляется, то я повелеваю, чтобы он встал у того дерева, а вы, сударыни, будете стрелять в него до тех пор, пока не насытите свою жажду крови.

– Да это же невозможно! – запинаясь, пролепетала барышня Нарышкина.

– Что может быть невозможного, когда я приказываю?! – возразила императрица, досадливо хмуря гордые брови. – Вперед, Кольцов, вон к тому дереву!

Молодой офицер побледнел, однако повиновался.

Графиня Салтыкова зарядила пистолеты.

– Извольте стрелять, сударыни! – приказала Екатерина Вторая.

Княгиня взвела курок пистолета и вышла вперед.

– Я так сильно люблю его, – в крайнем возбуждении проговорила она, – что лучше увижу его мертвым у своих ног, чем в объятиях другой, – и прицелилась в Кольцова.

Но в тот момент, когда она нажала на спусковой крючок, барышня Нарышкина с криком отчаяния ударила снизу по стволу ее пистолета, и прозвучавший выстрел пришелся в воздух.

– Нет, нет, – одновременно воскликнула она, – он не должен умереть, берите его себе, моя любовь слишком велика, я лучше потеряю его, чем увижу его истекающим кровью.

Княгиня ликовала.

– Ну, теперь вы, Кольцов, мой, – крикнула она, – мой раб!

– Не торопитесь, голубушка! – промолвила тут императрица, кладя ей на плечо руку. – Барышня Нарышкина доказала, что любит его сильнее, чем вы. Он принадлежит ей!