Леопольд Захер-Мазох: Странник

Леопольд фон Захер-Мазох

Странник

Перевод с немецкого Евгения Воропаева

Одному Богу известно,

как долго еще будет продолжаться

это паломничество.

Иван Тургенев

Осторожно, с охотничьими ружьями за плечами, пробирались мы, старый егерь и я, по исполинскому первобытному лесу, который тяжелыми, темными массами лежит у подножия наших гор и простирается далеко на равнину. Вечером этот безграничный черный, девственный хвойный лес кажется еще мрачнее и молчаливее, чем обычно; в округе не услышишь ни единого живого голоса, ни звука, ни шелеста макушек деревьев, и ни зги не видно окрест, только время от времени прощальное солнце натягивает над мхами и травами бледную, матово-золотую сеть.

Небо, безоблачное, светло-голубое, виднелось в просветах между кронами неподвижных почтенных елей. Тяжелый сырой запах гнили висел на гигантских иголках и стеблях. Под нашими ногами ни разу не хрустнуло, мы шли по мягкому, податливому ковру. Иногда на глаза попадалась одна из тех выверенных, покрытых зеленью скальных глыб, какие разбросаны по склонам Карпат глубоко в лесах, вплоть до самой убегающей вниз хлебно-желтой равнины, -- немых свидетелей того полузабытого времени, когда огромное море гнало свои приливы на зубчатые берега наших гор. И, словно напоминая нам о тех торжественно-монотонных днях сотворения, поднялся вдруг сильный ветер и, бушуя, погнал свои незримые волны сквозь тяжелые верхушки, дрожащие зеленые иголки, по тысячам и тысячам трав и растений, которые покорно склонялись перед ним.

Старый егерь пригладил рукой седые волосы, разметанные необузданными потоками воздуха, и улыбался. В голубом эфире над нами парил орел.

Старик приложил к глазам ладонь, нахмурил тяжелые брови и поглядел на него.

-- Хотите в него выстрелить? -- протяжно произнес он.

-- Да разве это возможно? -- возразил я.

-- Буря гонит его вниз, -- пробормотал старик, не меняя позы.

В самом деле, черная крылатая точка над нами увеличивалась С каждой секундой, я уже мог различить блеск его оперения. Мы выбрались на поляну, со всех сторон окруженную темными елями, между которыми, словно экспонаты анатомического музея, скелетами белели березы да там и сям пылали красные гроздья рябины.

Орел спокойно кружил над нами.

-- Ну, стреляйте, барин.

-- Стреляй ты, старик.

Егерь полузакрыл глаза, поморгал какое-то время, затем прижал к плечу свое ржавое ружье и взвел курок.

-- Мне и вправду стрелять?

-- Разумеется! Я все равно не попал бы.

-- Ну, тогда с Богом.

Старик спокойно прижал к щеке ружье, из ствола сверкнуло; лесной массив, громыхая, эхом вернул выстрел.

Птица сложила крылья, казалось, еще мгновение воздух держал ее, потом камнем рухнула наземь.

Мы поспешили к ней.

-- Каин! Каин! -- раздалось внезапно в нашу сторону из зарослей, металлически, могуче, как глас Господень, когда он обращался к проклятому, пролившему кровь своего брата. И тут ветви раздвинулись.

Перед нами предстало явление нечеловеческое по своей дикости и странности.

В кустах, выпрямившись, стоял высокий старец исполинского телосложения с волнистыми седыми волосами, венчавшими его непокрытую голову, седой бородой, седыми бровями и большими глазами, которые он, подобно мстителю, подобно судье, устремил на нас. Его власяница была местами разорвана и чинена-перечинена, с плеча свисала тыквенная бутыль. Он опирался на паломнический посох и печально качал головой. Потом он вышел на поляну, поднял мертвого орла, теплая кровь потекла по его пальцам. Не проронив ни слова, он осмотрел птицу.

Егерь перекрестился.

-- Это странник, -- прошептал он, едва дыша, -- святой.

Сказав это, он закинул ружье за спину и исчез среди бурых вековых деревьев.

Мои ноги против воли словно приросли к земле, и мое внимание невольно оказалось приковано к жуткому старцу.

Я и прежде довольно часто слышал о странной секте, к которой он принадлежал и которая у нашего народа пользовалась большим почетом. Теперь же я мог удовлетворить свое любопытство.

-- Что за польза тебе от этого, Каин? -- произнес странник, обратившись ко мне спустя некоторое время. -- Ты утолил свою жажду убийства, ты насытился кровью своего брата!

-- Разве орел не хищник, -- быстро возразил я, -- разве он не убивает меньших и слабейших своих собратьев, не доброе ли дело я совершил убив его?

-- Да, он убийца, -- вздохнул старик, -- он проливает кровь: как все живущие, но разве нам тоже непременно следует ее проливать? Я этого не делаю: но ты -- да-да! -- ты тоже из рода Каина, я тебя узнаю, на тебе есть печать(2).