Леопольд фон Захер-Мазох
Дидро в Петербурге
Дидро [1]энциклопедист, философ и критик, одаренный новеллист, его «Племянника Рамо» и «Жака-фаталиста» мы и сегодня еще читаем с тем величайшим удовольствием, какое доставляют лишь поистине классические творения – в повседневном существовании проявлял тот же хлесткий и едкий юмор, то же неизменно находчивое остроумие, что и в своих писаниях, которые, по меньшей мере, столь же заставили опасаться его, как и снискали любовь к нему не только в его отечестве, но сделали писателя опасным и любимым везде, где в ту пору французский язык господствовал, – в науке, литературе и обществе, а это без малого весь образованный и полуобразованный свет.
Дидро высмеивал все и прежде всего своих друзей: поэтов, философов и монархов, с которыми состоял в переписке. И «Северная Семирамида», как полульстиво-полузло Вольтер [2]окрестил русскую царицу Екатерину II (ибо Семирамида [3]тоже взошла на забрызганный кровью престол, переступив через труп супруга), также относилась к друзьям Дидро и вела с ними оживленную переписку, равно как с Вольтером, гримом [4]и другими великими умами своего времени.
На сколь красивом, столь и гениальном «папе в женском обличии», как Дидро называл царицу, он тоже упражнял свое остроумие. Но особенно безудержно высмеивал он французских ученых, которые прибывали ко двору Екатерины, завернув все свое состояние в носовой платок, чтобы впоследствии возвратиться на родину осыпанными бриллиантами с головы до ног и петь дифирамбы великой женщине и святой Руси. Он высмеивал их долго, пока в один прекрасный день не решил, наконец, посетить «философа на троне».
Два письма, написанные женской рукой, подвигли его на это решение. Выражение «нежной рукой» в отношении этих писем было бы, пожалуй, неуместным, ибо руки, о которых идет речь, в свое время отважно размахивали шпагой, предводительствуя мятежными солдатами против их императора, пролили кровь, ныне же одна из них твердо сжимала скипетр огромного государства, тогда как другая [5]золотым жезлом правила Академией наук. Точнее говоря, по письму исходило от двух Екатерин: от «большой Екатерины», царствовавшей в России, и от ее очаровательной подруги «Екатерины маленький», как двор в шутку называл княгиню Катеньку Дашкову, которая помогла царице свергнуть с престола супруга, Петра III, и теперь в качестве самой образованной русской возглавила Петербургскую академию. [6]
Императрица среди прочего писала: «Если Вы вскоре не прибудете ко мне, мой дорогой философ, то я сама прибуду к Вам, но не одна, а в сопровождении своей армии, и уж тогда-то в одночасье силой уведу из Франции все ее лучшие умы. Если Вам угодно избежать того, чтобы Ваше отечество, которое я так высоко ценю и люблю, превратилось в поле сражения, то безотлагательно пакуйте сундуки».
А княгиня Дашкова писала: «Императрица, абсолютная владычица пятидесяти миллионов крепостных, снова скучает. А знаете ли Вы, что значит, когда скучает царица? Сие ни много ни мало означает: Россия трепещет и чает в Вас избавление от гнева императрицы. Говоря же серьезно, мой гениальный друг, Вы – единственный, кого мы все, и прежде всего императрица, считаем способным разогнать те хмурые тучи, которые уже добрые три месяца собираются на ее небосклоне. Императрица горит желанием лично познакомиться с Вами, и не только она. Екатерина Великая ожидает Вас; Екатерина Малая по Вам вздыхает; двор, государство и в особенности Академия наук – все жаждут Вас видеть. Следовательно, приезжайте незамедлительно, но коль скоро Вы окажетесь настолько жестокосердным и станете и далее лишать нас возможности лицезреть Вас, то пришлите хотя бы свое изображение. Мы велим изготовить с него сотни миниатюрных копий и все будем носить их на сердце».
Этого фимиама с избытком хватило даже для такого философа, как Дидро. А Дидро был не только философом, но и светским человеком. Он был галантен, любил женщин, особенно молодых и красивых, а к каждому из петербургских писем было приложено также по портрету.
Один изображал гордую головку с огромными, выразительными серыми глазами и весьма маленькими устами; широкая орденская лента прикрывала пышную грудь. Второй же – тонкое, страстное личико с полузакрытыми темными бархатистыми очами. И оба лика одухотворены, оба прекрасны, оба соблазнительны.
Дидро стоял меж двумя портретами, в полном смысле слова как буриданов осел [7]между двумя охапками сена, о котором повествует его циничный Рамо. В правой руке философ держал портрет императрицы, в левой – портрет очаровательной президентши, и, в конце концов, наш герой отправился к своему портному и заказал себе новый костюм в кредит – кредит же философа в те времена был неисчерпаем – сменил свою шляпу, во всем Париже известную как «потертый фетр Дидро», на новую модную треуголку, собственноручно вычистил опойковый дорожный мешок, упаковал вещи, затем закутался в широкую синюю пелерину, унаследованную им от отца, и сел в почтовую карету.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу