Леопольд Захер-Мазох - Дамская дуэль

Выслушав подробный и доверительный рассказ Кольцова, посвятившего его во все детали создавшейся ситуации, маленький француз некоторое время задумчиво молчал. Вдруг он высоко подпрыгнул и, зверски истязая смычком свою старую расстроенную скрипку, пустился танцевать по комнате, хаотично чередуя все мыслимые такты и па, в завершение исполнил пируэт и, в грациозной позитуре остановившись перед ошарашенным Кольцовым, проговорил:

– Я спасу вас, сударь, я напишу для вас сочинение.

– Что? – крикнул Кольцов. – Вы хотите сами это сделать, мой расчудесный, золотой мой месье Пердри? – Он обхватил маленького человечка за тело, поднял его в воздух и завертелся с ним. – Но как, позвольте спросить, нам это удастся? – произнес подпоручик, водружая месье Пердри обратно на землю. – Потому что мне, скажу прямо, проще было бы дважды на дню стричь и пудрить медведя, чем написать хоть одну строчку на вышеозначенную тему.

– Как, спрашиваете? Как я сделаю это, юный Леонид? – ухмыльнулся старый пройдоха танцмейстер. – Неважно! Главное, вы получите сочинение, parole d'rtonneur [3], только никогда не задавайте вопрос, как именно я его написал.

Прошло несколько недель.

Кольцов постоянно лишь на несколько минут по вечерам заходил к княгине, а кроме того редко показывался на людях, всем своим видом подчеркивая, что с головой погружен в свои штудии.

Между тем танцмейстер, месье Пердри, действительно зарылся в настоящие горы книг, он нагромоздил вокруг себя все, что из философской и естественно-исторической литературы ему удалось раздобыть в резиденции Екатерины Второй, и писал, наугад запуская руку в книжную массу и ампутируя то один, то другой том, здесь Аристотеля, там Гиппократа, потом Вольтера, Кенэ или Бако, и еще раз Аристотеля – надо сказать, что слова «списывать» и «обкрадывать» только весьма приблизительно передают характер той зверской резни, которую старик учинил среди философов – и писал, и читал, и снова писал, и за неполные четыре недели соорудил в итоге внушительный манускрипт. Разумеется, ни одна мысль, ни одна фраза или хотя бы оборот речи ему не принадлежали, однако он сумел с присущей его народу ловкостью расположить все в ясном порядке и – что полуобразованному человеку было под силу лишь на таком строго разработанном языке, как его родной – изложил на бумаге добротным, внятным, а местами даже элегантным французским.

Кольцов, прочитав манускрипт, на титульном листе которого красивым солидным шрифтом были выведены слова: «Человек и природа, философический опыт И. Кольцова, подпоручика гвардии Преображенского полка», был так восхищен своим собственным произведением, даже растроган, что на глазах у него выступили слезы, он назвал месье Пердри спасителем жизни, обнял его, расцеловал, протащил по пяти кабакам, щедро угощая в каждом за счет Лапинского, и под конец, тоже из кармана Лапинского, вручил ему гонорар в десять рублей, сумму по тем временам и в самом деле весьма значительную.

Лапинский, впрочем не понявший из «Человека и природы» ни слова, тоже был в полном восторге.

Таким образом Кольцов теперь мог с сознанием светоча науки предстать перед красавицей Людмилой. Уже тем же вечером он читал вслух трактат танцмейстера, в собственном авторстве которого был сейчас и сам твердо убежден, княгине, которая время от времени прерывала его восклицаниями «как остроумно!», «превосходно!» или «действительно совершенно оригинально, абсолютно ново!», так что в итоге, исполненный праведной гордости, он дал ей и самому себе слово не останавливаться на этом первом шаге, каковой он так скромно назвал «опытом», а продолжить движение по столь удачно начатому пути к вящей славе своей и отечества.

Так случилось, однако, что из рук красивого майора «Человек и природа» попали к княгине Дашковой, которая в свою очередь показала манускрипт царице. Екатерина Вторая, эта гениальная женщина со смелым взглядом великого мужчины, сей труд прочитала. А прочитав, высказалась:

– В нем, конечно, нет ничего нового, однако ж чувствуются глубокие познания, и он весьма складно написан.

Эта реплика снова повернула фортуну лицом к молодому офицеру.

Спустя несколько дней после императорского чтения он получил патент капитана и был назначен в Тобольский полк, которым в ту пору точно так же командовала дама, красивая амазонка, госпожа фон Меллин. А рукопись французского танцмейстера была напечатана за счет Петербургской академии.