Кнут Гамсун - Бенони

— Я так и знал, что ты сегодня не будешь дома, — говорит он.

— Правда?

— Да, вот почему я и пошёл. Я хотел подгадать так, чтобы побывать в вашей церкви, когда тебя там нет.

Раскусила ли она эту выдумку? Она засмеялась и сказала: спасибо, большое, большое спасибо.

— Я думал, тебе это безразлично... Я хотел хоть раз угодить тебе...

— До чего ж ты стал серьёзный, — задумчиво говорит она. — По-твоему, это красиво приходить к нам, когда меня нет?

Но старый холостяк не вынес такого обилия серьёзности.

— Если ты так это воспринимаешь, тогда уж лучше я поверну и пойду с тобой, — заявил он.

Они прошли рядом несколько шагов.

— Нет, — вдруг сказала Роза, — тогда уж лучше я поверну. Я ведь не по делам иду.

И они снова повернули и пошли к дому, где жила Роза.

Шли они и шли, болтали о всякой всячине и неизменно сходились во мнениях. Арентсен малость притомился после того доброго глотка из бутылки.

— Иди-ка вперёд, у меня в сапог что-то попало, — сказал он и пропустил её вперёд.

Роза шла-шла, потом оглянулась и подождала его. Он приближался словно молодой парнишка, словно танцор, он даже отпустил какую-то шутку по поводу своих стёртых ног. А потом вдруг без всякого перехода спросил, по-прежнему ли она помолвлена с Бенони-Почтарём.

— Да, по-прежнему. И довольно. Не будем об этом говорить.

— Ты ведь прекрасно понимаешь, что это нелепо, — сказал он.

Поначалу она хотела огрызнуться, но тотчас спохватилась и благовоспитанно промолчала. А может, она просто была с ним согласна в глубине души.

И они бодро зашагали дальше. Стало два часа, потом три, с гор потянуло ветром, а на небе там и сям высыпали первые звёзды. Молодой Арентсен снова завёл приятные речи, сказать по правде, он приустал, недаром он с утра пораньше начал прикладываться к бутылочке и теперь ничего не хотел, кроме как продолжить в том же духе. Он не был заправским пьяницей, он был просто испытанный собутыльник и потому считал, что в таком дальнем пути бутылочка очень даже кстати... А тут уже стало четыре, после перевала дорога пошла под гору, в лесу было теплей, но вокруг быстро темнело.

— Может, это и в самом деле нелепо, — неожиданно говорит Роза.

Ему пришлось напрячься, чтобы вспомнить, с чем она согласна, потому что времени прошло много.

— Да, да, нелепо, — отвечал он. — Какой он тебе муж? Только нелепый.

— Но ты не смеешь так говорить, — пылко возразила она. — Как гадко, что именно ты это говоришь.

— Ну, не буду, не буду. Чёрт знает что, тащиться в такую даль, если человек к этому не привык. Вот и опять что-то не в порядке с подтяжками. Пройди вперёд и подожди меня.

Она продолжала шагать. Когда он догнал её, на небо уже выплыл месяц и встал как раз у них над головой. Очень был красивый вечер.

— А вот и месяц, — сказал он в новом приступе оживления, после чего побрёл дальше, простёр руку вперёд, остановился и сказал:

— Вслушайся в бурю тишины!

Ещё немного спустя он с необычайной лёгкостью в мыслях двинулся дальше, не переставая болтать:

— Ты только подумай: полный месяц! Как пристально он глядит на всё! Тебе, наверно, стыдно, когда этот тип заглядывает прямо в лицо?

— Стыдно? Это почему же?

— Тебе, которая была помолвлена с Бенони-Почтарём.

Она промолчала. Непонятно почему её хорошее воспитание простиралось столь далеко, что она даже не могла сказать в ответ какую-нибудь колкость. Вот молодой Арентсен произнёс: «была помолвлена», и значит, всё это уже позади.

— Borre ækked, — доносится с дороги.

— Jbmel adde! — откликается Роза с отсутствующим видом.

То был лопарь Гилберт, и шёл он в Сирилунн.

— Передай там привет от нас, — попросил молодой Арентсен.

И лопарь Гилберт уж такой от них передал привет, он зашёл в первый дом, а из первого во второй, а из второго в третий и всюду говорил одно и то же:

— Ничего у Бенони не выйдет с пасторской дочкой!

Да, Гилберт мастерски разнёс новости об этом лунном вечере.

— Удивительно, что именно в этот вечер я встретила Гилберта, — задумчиво сказала Роза.

И вот, наконец, они вошли в пасторский дом. Молодого Арентсена встретили там как важного гостя, подали хорошее угощение, сварили крепкий грог, и пастор Барфуд весь вечер просидел за столом. А когда грог возымел своё действие, мать Розы не раз и не два улыбнулась забавным речам Арентсена.

— Ваша матушка, наверно, не помнит себя от радости? — спросила пасторша.

— Смею вас заверить, госпожа пасторша, что от её забот мне прямо покою нет.