Кнут Гамсун - Роза

Ах, какой же он маленький, гадкий, руки обрублены по самые плечи, и на лице только сирые чёрточки вместо рта, носа и глаз. Начало ног тоже означено насечкой, а ног самих нет, и божка подперли камешками, чтобы не рухнул.

Уж не для того ли меня привёл сюда нынче Господь, чтобы я свалил этого истукана и утопил — думаю я и протягиваю к нему руку. Но в руке моей никакой силы, нет, напротив, она опадает как плеть. Я гляжу на свою руку — что за притча? Кожа на ней вся будто одрябла. В ужасе я перевожу взгляд со своей руки на идола — ох, стыд-то какой перед Богом — испугаться эдакого произведения! Идол будто был больше когда-то, давно, но впал в детство, в убожество, до того он весь осел на своих подпорках. Я тяну к нему другую руку, но — опять она опускается, повторяется та же история, кожа сереет и дрябнет на левой моей руке.

Я снова перепрыгиваю через прудок и снова пробираюсь сквозь заросли.

С неба падают первые крупные капли.

В Сирилунн пришло письмо от родителей Розы из соседнего прихода — приглашение на свадьбу. Во второй раз собирался пастор Барфуд венчать свою дочь. Да, всё ждало этого торжества, до меня дошли слухи, что в двух соседних церквах было оглашение. Но Хартвигсен по своей крестьянской привычке таился до последнего. Ни слова не проронил о венчании. Ну, да Господь с ним.

Зарядил дождь, и путешествие решили проделать в белой лодке Мака; но маленькой Тонне, баронессиной дочке, нездоровилось, и обе девочки оставались дома. А стало быть, и я не мог принять приглашение. Баронесса очень мило предлагала отпустить меня и сама была готова посидеть дома, но это было до того ни с чем не сообразно, что и обсуждать не стоило. Марту тоже оставили с нами.

Свадьба была тихая по той причине, что невеста уже недавно венчалась, да, очень тихая была свадьба, совсем не во вкусе жениха, уж он бы задал пир на весь мир, будь его воля.

Хартвигсен мне сказал, воротясь:

— Жаль, вы не погуляли на моей свадьбе.

Я поблагодарил и ответил, что это было для меня невозможно по ряду причин. Во-первых, я лицо подчинённое, а моя хозяйка тоже получила приглашение. Во-вторых, у меня нет фрака, а моё, пусть и жалкое, воспитание мне подсказывает, что никакая другая одежда не приличествует подобному случаю.

Так я ему и ответил. Я не исключал, что Хартвигсен не станет делать секрета из моего последнего резона, — что ж, я ничего не имел против. Кстати, потом уж я узнал, что сам Хартвигсен щеголял на своей свадьбе в ботфортах с меховой опушкой, чтоб поразить купцов из рыбачьих посёлков. Когда кто-то ему указал на то, что в летний день это, пожалуй, нелепо, Хартвигсен отвечал:

— А мне плевать на то, как и в чём ходит Мак. Когда у меня ноги зябнут, я тёплые сапоги обуваю. Небось их у меня всяких разных хватает.

Вот и стала Роза второй раз замужней дамой. Ровно в полдень я отправляюсь к ней и приношу свои поздравления; она пожимает мне руку и, улыбаясь, благодарит. Она наливает вина нам в стаканы, и я присаживаюсь к столу. Роза рассказывает, что лопарь Гилберт встретился ей у самой паперти и ей стало не по себе. Так мы сидим, толкуем, и тут возвращается Хартвигсен. Держится он очень таинственно, он улыбается, пьёт вместе с нами вино.

Потом Хартвигсен вынимает из кармана свёрток за множеством печатей, он лопается от гордости и посмеивается.

— Вот, кой-чего пришло по почте, — говорит он. — С опозданием на день, ну дак...

И он вскрывает свёрток, вынимает кольцо и надевает на палец Розе.

— Это тебе кольцо, — говорит он. — Смотри снова не выбрось.

Роза даже меняется в лице.

— Нет уж! — говорит она тихо.

И она берёт его за руку и благодарит.

Кольцо чуть великовато. Она его сняла, поглядела на имя с внутренней стороны — Бенони — и снова надела.

Но Хартвигсену всё неймётся — ведь в свёртке ещё кое-что осталось.

— А тут ещё чего-то есть! — говорит он.

— Господи Боже! Да что же там могло бы быть? — дивится Роза.

И тут Хартвигсен нам обоим демонстрирует свёрток и озирает нас с торжественным видом.

— Вот, можете удостовериться. Кольцо — оно небось четыре талера тянет, и имя, и всё. А тут цена обозначается сто десять талеров!

Хартвигсен раззадоривает до последнего наше любопытство. Я порываюсь удалиться, чтобы не присутствовать при этом больше, но он удерживает меня.

— Вы только отвернитесь! — говорит он.

Я слышу звяканье, он подходит к Розе и произносит торжественно:

— Дорогая Роза! Позволь тебе вручить данные золотые часы и золотую цепь.