Кнут Гамсун - Август

Рагна мало изменилась за это время, она всё так же убого одета, но тело у неё округлое, да и лицо красивое. Она вполне оправилась после зимних тягот.

— А у меня для тебя привет от Эстер, — говорит Август.

Рагну легко задобрить, достаточно просто произнести имя её дочери.

— Ты её видел?

— Как же не видеть! Я ходил туда, чтобы продать доктору несколько акций. Она была румяная и свежая, зубы белые, а глаза с поволокой. Я ещё не встречал таких красивых девушек, да я и сам был готов приударить за ней, когда она поглядела на меня. Такие у неё изумительные глаза. И она велела передать вам самые горячие приветы.

— А когда это было? Потому что я сама навещала её на прошлой неделе.

Август, с интересом:

— А доктора ты видела? Рана у него зажила?

— Рана? Я понимаю, к чему ты клонишь, но не болтай лишнего, — сказала Рагна и взяла вёдра, чтобы уйти.

— Рана от белых зубов. Говорят, она грызёт уголь?

Рагна снова поставила вёдра на землю:

— Это самая гнусная ложь, которую я когда-либо слышала. Она так же не грызёт уголь, как не грызу его я. Неужели девочку всю жизнь будут обвинять в подобной гадости?

— Да-а, — бормочет Август, — ровным счётом шесть передних зубов. Может, он хотел её поцеловать?

Рагна ищет глазами, чем бы ей швырнуть в Августа, и говорит с угрозой:

— Я сейчас опрокину тебе на голову ведро с водой.

Август:

— Что ни говори, а из них получится недурная парочка, по всему видно. Другой такой он не найдёт, я ему прямо так и сказал. Хорошо бы узнать, кто её отец.

— Можешь не сомневаться, ведро на голову тебе обеспечено!

Август закуривает сигарету:

— Само собой, это не Теодор, и не рассказывай мне, он на это не годится.

— А мы недавно получили портрет Иоганны, той, что уехала с пасторской семьёй на юг. Они с сестрой похожи друг на друга, как две капли воды, Иоганна такая же красивая.

— Значит, она от того же отца?

— Ну конечно, — говорит Рагна, — и перестань кощунствовать: у меня все дети от одного отца.

Август, улыбаясь:

— А с этим я и не спорю.

— Не желаю больше тебя слушать, — говорит Рагна и подхватывает вёдра.

— Ну так как же? — спрашивает Август. — Значит, я получу Иоганну?

— Кто? Ты?

Август выбросил сигарету, хоть и не докурил её, и теперь закуривает новую, чтобы выглядеть эдаким важным господином. Перед ним стояла Рагна, и была она такая ладная и привлекательная, вот только замужем за придурком.

— А ещё, — говорит Август, улыбаясь, — в первую очередь я предпочёл бы тебя самое, потому что всю жизнь любил тебя. А ты убежала от меня и вышла за такого простофилю.

Рагна уходит.

Он идёт следом, идти-то идёт, но толку-то. У самого порога он говорит:

— А можно мне войти и взглянуть на портрет Иоганны?

— Нет, — отвечает она, — я дала его посмотреть Эдеварту!

И с этими словами Рагна закрывает за собой дверь...

Август идёт к себе домой, чувства у него в полном смятении. Значит, дала портрет Эдеварту — уж верно, не без причины. Но вот то, что она вошла к себе и захлопнула дверь, словно перед этой дверью никого не было... Убийство — это пустяк, если сравнить его с таким поведением. Он был ожесточён, он готов был скрежетать зубами и палить в белый свет. Разве он не становится то и дело жертвой несправедливости? Вон она разгуливает молодая, и здоровая, и бойкая, и всё такое прочее, а в нём скрыты великие сокровища, он знает куда больше, чем многие другие, он жаждал жизни, он любил, и к чему всё это? Чего он только не сделал в Поллене, кто из здешних жителей более него достоин разъезжать четвернёй? Он не топтался всю жизнь подле двери своего дома, он, чёрт подери, был единственным полленцем, в чьих жилах течёт голубая кровь. Когда он болел зимой, то был самым важным пациентом во всём селении, таким, который держит в своих руках множество судеб; даже окажись в соседней комнате миллионер, он и то был бы меньше нужен людям. Ну и чем это всё кончилось? Эдеварт и по сей день может иметь её, когда пожелает, хотя на самом деле он мертвей, чем иной мертвец в гробу. «Вот, пожалуйста, портрет нашей Иоганны!» Понял ли этот дурень, зачем она пришла? «Вот я бы точно понял, — громко восклицает Август, подбрасывая в воздух свою трость. — Если б я был на его месте!»

Он пошёл к лавке, а куда ж ему ещё оставалось идти? Лавка в Поллене заменяла базарную площадь, где встречаются люди; покупателей в лавке хватало, но торговля не шла, а были здесь Кристофер, несколько женщин, ещё несколько мужчин стояли, навалясь на прилавок, и разговаривали, выспрашивая новости. Вошёл Август. Никто не подвинулся в сторонку, чтобы уступить ему место, они его знали, подумаешь, Август. Вот как они к нему относились — одни были за него, другие против, смотря по обстоятельствам. Но ведь он-то оставался всё тем же, даже когда у него дела шли плохо; какая-нибудь новая идея, новое озарение немедля сделали бы этот сброд покорным и кротким.