Илья Штемлер - Архив

— Между прочим, и у меня пока есть свой дом, Будимир Леонидович, — так же мирно ответила Дарья Никитична. — Хоть ты все оттуда и поспешил вывезти, отрезать ход.

Варгасов положил на тарелку три сырника, облил сметаной, пододвинул сахарницу. Сметана пожелтела, набухая крупинками сахарного песка…

Губы Варгасова пошли кривой благодушной улыбкой. Он видел отбитый кафель над мойкой, видел сырое пятно у потолка и ловил себя на мысли, что ему уже не придется ремонтировать кухню. Он примеривал себя к другой жизни, непонятной, странной и увлекательной. Способной вдохнуть кислород в его опустошенное существование. Он покажет тамошним деловым людям, что значит русская предприимчивость, не опутанная мертвящей системой, завернет дела. Здесь он походил на вольную птицу в клетке, там расправит крылья. Попробует себя в деле, которым занимается здесь, в строительстве.

Дарья Никитична подобрала деньги, аккуратно сложила и спрятала в карман фартука. Боком посмотрела на жующего племянника.

— Вот что, Будимир… Не поеду я с вами, — произнесла она тихо. — Тут помру, тут и похоронят, рядом с мужем и сыном. Верни обратно мои вещи, съеду я от вас. Никакого попечительства мне не надо.

Варгасов, не пряча улыбки, продолжал жевать сырники, игриво, исподлобья, глядя на Дарью Никитичну.

— Бу-бу-бу, — передразнил он тетку. — Я вот думаю, почему ты так меня не любишь?

— А за что тебя любить? — Дарья Никитична всплеснула руками. — Годами знать не хотел жену родного дяди. Ни в праздники, ни в будни… А тут — вспомнил, что она немка наполовину, что…

— Бу-бу-бу, — прервал Варгасов, продолжая улыбаться.

— Перестань, не маленький. Вези обратно. А то я скандал подниму, плохо ты меня знаешь, Будимир.

— Ну ладно… Что я тебе скажу, тетя Дарья. Ты женщина умная, расчетливая, все понимаешь, недаром в тебе кровь немецкая… Законы обратной силы не имеют, вопрос с попечительством уже решен, вот-вот бумаги получу, это первое. Есть и второе — ты, тетушка, мне палки в колеса не ставь. И меня ты плохо знаешь. Многое поставил я на карту, всю жизнь, считай, свою поставил. И Ольгину… А для меня преграды нет. Была бы ты помоложе, знала б, кем в этом городе проходил твой племянничек Будимирка… Я тебя, тетушка, не стращаю. Но помни — хоть в гробу, но вывезу. Ясно?!

Варгасов с силой оттолкнул тарелку, встал и вышел из кухни.

Дарья Никитична сидела ссутулившись, сжав старческие бледные кулачки, усыпанные серыми пигментными пятнышками. Да, она плохо знала своего племянника Будимирку. Только и он не очень хорошо знал свою тетку, Дарью Никитичну, хоть и носил с ней одну фамилию. Ох как он плохо знал свою тетку.

Время, разделенное на годы, переползает через головы людей, оставляя на лицах зарубки морщин, меняя линзы очков, рассыпая по плечам вялые ломкие волосы.

Софья Кондратьевна Тимофеева присела у двери и смотрела на Гальперина. Крепко сдал Илья Борисович за последнее время. Разница в возрасте между ними небольшая, но Софья Кондратьевна считала себя ученицей Гальперина. В давние времена, когда судьба их повязала общим делом — созданием архивного каталога, — молодость Гальперина иссушала ее сердце. Немало ночей она провела с мыслями о голубоглазом и темноволосом Илье Борисовиче, так резко встряхнувшем своим присутствием сонный архивный уют. Скажи он слово, Софья Кондратьевна не задумываясь оставила бы своего Костюшу. Гальперин же не принимал всерьез восторженную толстушку Софьюшку, она была не во вкусе молодого человека, пресыщенного женским вниманием. Постепенно их отношения проросли таким взаимным пониманием, когда исключалось всяческое влечение, кроме бескорыстно душевного, что возникает между братом и сестрой. У них не было никаких тайн друг от друга. Но и это время миновало. С годами они стали отстраненней. Тимофееву поглотили заботы семьи, а Гальперину просто нечем было уже удивлять.

— Ну? — произнесла Тимофеева. — Я тут сижу, а тем временем, возможно, еще подвезли документы из Городского суда. Под лестницей все почти забито. Вот несчастье, свалились они на мою голову.

— Уступила Софьюшка, уступила, — отрешенно обронил Гальперин.

— Уступила. Если вы помалкивали, — с обидой ответила Тимофеева. — И вообще, я вам скажу, Илья Борисович, по совести…

Гальперин перевел на Тимофееву тяжелый воспаленный взгляд. Что она ему скажет?

— Ладно. В другой раз. Еще обидитесь, — вздохнула Тимофеева.