Илья Штемлер - Архив

Дарья Никитична шагнула в подъезд. Присмиревший Александр Емельянович держался позади, решив про себя — если что, даст дёру, мало ли какое настроение будет у того бандита, — всю дорогу Дарья Никитична стращала Забелина жутким характером своего племянника, видно, поубавилась охота вести в квартиру постороннего, а духу в этом признаться не хватало. Так что Забелин хоть и трусил, да только с любопытством своим справиться не мог.

А тут, у самого подъезда, Дарья Никитична вдруг повеселела, озорно глянула на оробевшего спутника:

— Пошли, пошли, Александр Емельяныч. Лифт не работает, ремонт затеяли… Ничего, доползем. Ты только мою сумку понеси, а я ключи достану, — она решила не сообщать Забелину, что племянник куда-то сиганул, будет сюрприз.

Взобравшись на площадку, она увидела у своих дверей какого-то мужчину, в плаще, шляпе, с портфелем в руках.

— Вы к нам? — спросила Дарья Никитична, чувствуя спиной, как Забелин настороженно остановился за лестничным поворотом.

— Да, — промямлил мужчина. — К Варгасову. Здравствуйте. Звоню-звоню, никто не открывает. А мы договорились.

— Уехал, верно, — нехотя раскрыла сюрприз Дарья Никитична. — А что надо? Передать что? — теперь она вспомнила, что видела этого мужчину у Варгасовых, правда, народу в тот вечер было много…

— Мне он лично нужен, — мямлил мужчина. — Я хотел… — мужчина вдруг осекся, точно увидел черта. Повернулся и побежал вверх по лестнице.

— Да куда же вы?! Эй! — растерялась Дарья Никитична. — Куда это он дунул, Александр Емельяныч?

— Понятия не имею, — обескураженно ответил Забелин. — Только я высунулся, а он и сквозанул… А кто такой?

— Не знаю… Ходят ненормальные, — Дарья Никитична стояла, задрав голову и придерживая рукой сбившийся платок. — Где вы там?! Чудной какой-то… Да ладно, будем мы еще тут всяких психов дожидаться.

Разобравшись с непростыми ключами, Дарья Никитична пропустила в прихожую гостя, захлопнула дверь и еще простояла некоторое время, прислушиваясь.

В тот день Будимир Леонидович Варгасов испытывал особую опустошенность. Она подкатывала давно, с тех пор как приговором суда его поместили в колонию общего режима. Наказание, хоть и не суровое, но больно ударившее по честолюбию Варгасова. Конечно, он сумел создать себе там довольно сносное существование, слава богу, и средств, и связей оказалось более чем достаточно. Однако сам факт осуждения его потряс. Да, погибли люди на объекте его Дачно-строительного управления, да, управляющий должен нести ответственность. Но управляющим был не кто-нибудь, а он, Будимир Варгасов, который держал в кулаке «весь город»… Как ни юлили тогда судья с прокурором, как ни клялись в любви к нему, как ни уверяли, что дело находится на контроле в Прокуратуре СССР, — угораздило же, что среди погибших был сын министра, — Варгасов им это не простил. И своей обидой перегнул палку. Гордыня в его среде — ненадежное оружие, надо утереться и сказать спасибо. Не только у тебя есть деньги и связи… Так что, покинув колонию, Варгасов почувствовал вокруг себя особое разряжение. И дело вовсе не в министерском сынке, Варгасов это понял, не дурак. И то, что вокруг образовалась разряженность, следствие не пребывания в колонии и подмоченной репутации, а его строптивости. Как сказал один из теоретиков этой жизни, его домашний врач и эксперт-искусствовед Вениамин Кузин: «Вы, Будимир Леонидович, теперь, по их мнению, должны есть и пить на то, что припрятали. Теперь их время складывать за щеку. Потом придут другие. И так далее».

Тогда и решил Варгасов выбраться из страны. А тут еще и жена со своими проблемами.

По мере того как раскручивался маховик, Варгасов все яснее улавливал сбой в его работе. Он уже не был тем Варгасовым, он все больше становился его однофамильцем. Память восстанавливала детали, штришки, хоть и мелкие, но весьма симптоматичные. Скажем, по выходе из колонии ему отказали в том самом аварийном фургоне, что в былые дни, во время славных отлучек из колонии, сутки покорно ждал его во дворе дома. Не нравился тон, которым разговаривали с ним в учреждениях, куда он вынужденно обращался после отбытия наказания. А в горкоме бывшие друзья-товарищи его полмесяца не принимали. С оформлением попечительства над теткой вопрос оттягивался, а он с таким трудом сманил старую зануду к себе, без нее трудновато осуществить затею… Последним камешком, подпортившим настроение в тот день, был разговор с бывшим приятелем, начальником отдела Комитета госбезопасности. Поводом служил арест родственника жены, радиста сухогруза «Северлес». Его задержали в Таллинне с какой-то дешевой контрабандой — то ли колготки, то ли плащи. Сам по себе факт мало беспокоил Варгасова, в тот злополучный рейс родственник жены уходил без «особых» поручений. А ведь предупреждал его Варгасов не мелочиться, не пачкаться, серьезным делом занят — перевозил в светлые дали семейное добро: камушки, побрякушки, бумаги кое-какие… У Варгасова на местах имелись надежные люди, из эмигрантов, сохранят в лучшем виде. Так нет, попался на дешевых колготках, дурень… «Ты, Будимир, не пыли из-за родственничка, — посмеивался приятель-гебист. — Пожурят — отпустят. Иначе весь торговый флот надо сажать в кутузку… А вот тебе скоро пятьдесят стукнет, подумай крепко…» Чем же не понравился Варгасову тот разговор? Смехом не понравился. Каким-то тихим ерническим смехом, с намеком. Раньше приятель смеялся громко, раззявя рот, прищелкивая толстым языком… И еще не понравился тем, что приятель избегал встречи — не показывался, не звонил. Сам же Варгасов ему звонить не хотел, можно дело испортить — приятеля-гебиста звонки пугали, да еще от недавнего заключенного. И встретились они сегодня случайно, в Доме кино, на просмотре зарубежного фильма. Хорошо, Варгасов вспомнил о просмотре, решил съездить, развеяться, тем более днем.