Илья Штемлер - Архив

Брусницын остановился… Ну?! Так что же? Иди до конца, как и задумал. Чего бояться? Все продумано, все подготовлено…

— Так, так, — бормотал Брусницын и, сузив в напряжении глаза, перечитал: «Одно из четырех писем…». Так, так… продолжим: «…датированное мартом 1891 года, было присвоено Гальпериным И. Б., с тем чтобы передать сыну, который собирается покинуть пределы нашей родины. Эта святая для каждого русского человека реликвия по воле Гальперина должна послужить предметом личного обогащения…»

Брусницын перечитал написанное. Коряво получается. Но ничего, на машинке он все поправит…

Сметану продавали в первом отделе, а творог в третьем. Дарья Никитична быстро сообразила. Заняла очередь за сметаной, а «творожную» очередь придерживала глазами, ждала последнего. Так и стояла, вывернув шею. И дождалась.

— Эй, дед, ты за мной будешь! Я тут пока управлюсь! — крикнула Дарья Никитична.

Дед — а им оказался старый архивный поденщик Александр Емельянович Забелин — звякнул молочным бидоном и обиженно зыркнул маленькими фиалочными глазками на шумливую старуху.

— Дарья? Ты, нет?! — изумился Забелин.

Дарья Никитична вгляделась.

— Батюшка… Александр Емельяныч! — признала она. — Ты-то как здесь оказался?

— Живу рядышком, забыла? А тебя-то чем подманили?

— И я тут живу теперь.

В магазине недовольно заворчали. Это ж надо, такой галдеж устроили старички. Боятся свою очередь упустить и орут, точно на улице.

— Ладно, вам-то что?! — приструнила Дарья Никитична недовольных. — Подумаешь, господа! И слова громкого не скажи. На похороны мы еще успеем! — разделалась Дарья Никитична с очередью. — Ты вот что, Александр Емельяныч, возьми мне полкило творога, а я тебе сметаны отвешу, у меня банка лишняя прихвачена. Сколько тебе?

— Граммов двести, — Забелин смущенно поглядывал на очередь.

В магазине восстановился хмурый деловой гомон.

Забелин был супругом приятельницы Дарьи Никитичны и вообще добрым знакомым. Только не виделись несколько лет. И вдруг такая встреча.

Вышли из магазина вместе. Первым делом расспросила Дарья Никитична о здоровье своей подружки, рассказала о своем здоровье — так все ничего, только диабет замучил.

— Ты что же, Дарья? — выслушал Забелин. — В наш район переехала?

— К. племяннику перебралась, — запнулась Дарья Никитична. — Поят меня, кормят… Правда, при диабете какая кормежка? Только творогом и питаюсь. Да звар пью, на ревене… А ты? Слушай, ну ты и выглядишь, жених, ей-богу! Небось слово знаешь?

— Знаю, Дарья. Все на ногах, поэтому, — ответил польщенный Забелин. — Как вышел на пенсию — ноги в руки и… Просижу недельку в архиве, подберу материал — ив дорогу. То одних разыскиваю, то других.

— В архиве, говоришь? — встрепенулась Дарья Никитична.

— В архиве. Я там свой человек… Сходи в исполком, там макет выставили старого города. Моя затея. Грамоту дали и премию, — хвалился Забелин. — А теперь вот просветителями занимаюсь. Народными. Мельник был один. Так он картинную галерею собирал. Лекции по искусству читал для простого народа… Такие люди на Руси жили. И все в архиве на полках стоят, как воробушки, ждут своего часа…

Не торопясь, они шли по сонной боковой улочке. Самое время для душевного разговора — десять утра: служивый народ разбежался по учреждениям, детей загнали в сады и школы, собак позапирали охранять добро… И самим спешить некуда — жена Забелина еще вчера уехала к больной сестре, ночевать там останется, у Дарьи Никитичны тоже особых строгостей не было — стервоза Ольга на работе, а сам Будимирка, прохиндеистый племянник, заперся в кабинете, колдует. О чем он там колдует, непонятно. Заходил Хомяков, принес какие-то папки, ушел, торопился на работу. Зыркнул хмуро на Дарью Никитичну, может, пожалел, что язык свой распустил по пьяни… Так что время Дарью Никитичну не стесняло, и она всей душой радовалась встрече. Добрые отношения связывали ее с Забелиными, было о чем вспомнить. И рассказать было о чем, рассказывать Дарья Никитична любила, разойдется — и не остановишь. А кому еще открыться ей, не племяннику же, если речь в рассказе и шла о нем.

Забелин слушал внимательно, статно спрямив плечи, сияя тугими щечками. Нравилась ему Дарья Никитична давно, будь он один — присватался бы к вдовице. В молодости многим голову кружил, натерпелась от него жена. И сейчас глазки блестят, комплиментами архивных женщин закидал. И ухаживать не разучился — то грибочков на меду поднесет, то конфетину, то байку расскажет. Особенно по душе ему пришлась чернявая Нина Чемоданова, целую банку грибов ей снес…