Николай Лысенко - Юность грозовая

— Очень просто, увидишь.

После работы, когда ребята, весело переговариваясь, стали уходить домой, Степка наклонился к Васильку:

— Не спеши, есть дело.

— Какое?

Собирая с пола нарочно рассыпанные гвозди, Степка молчал, а когда они остались в сарае вдвоем с Васильком, вскочил и сказал:

— Пошли быстрее!

Во дворе они свернули к огромному штабелю сложенных разбитых ящиков. Василек настороженно смотрел по сторонам, не решаясь ни о чем спрашивать.

— Чего ты крутишь головой, как очумелый, — зло прошептал Степка. — Ничего не сделал, а пугаешься… Постой здесь.

Он скрылся за штабелем. Василька трясло, как в лихорадке. Степка вернулся быстро, пряча что-то под пиджаком.

— Сунь подальше, — сказал он, протягивая две банки консервов.

— Зачем? — растерянно спросил Василек, отступая назад.

— Дурак! — зашипел на него Степка. — Положи за пазуху! Ну, чего рот раскрыл!

Не помня себя, Василек взял банки трясущимися руками и, озираясь по сторонам, сунул их под пиджак.

— Теперь пойдем через контрольные ворота, — спокойно наставлял Степка. — Да не гляди по сторонам.

Василек не слышал, о чем бормотал ему Степка. С трудом передвигая ноги, он смотрел неподвижным взглядом на постового у заводских ворот. Ему казалось, что все знают о том, что у него за пазухой краденые консервы, и поджидают, когда он подойдет к проходной.

В воротах вахтер повернулся к нему. Он судорожно вцепился в рукав Степки, на лбу густо выступил пот.

— Что с ним? — спросил вахтер.

— Заболел, — глухо ответил Степка, пропуская Василька вперед. — У нас там в сарае такой стук… Без привычки голова болит.

Выйдя на улицу, Степка глянул на лицо друга и сквозь зубы процедил:

— Дурак! Глянь на свою рожу — как стена… Чуть не попались! Подумаешь, преступление совершил. Эх ты, заяц!

Не слушая его, Василек тяжело дышал, как после долгого бега. Он вытер с лица холодный пот, схватил горсть снега и начал жадно глотать.

— Не могу, — наконец проговорил он. — Страха натерпелся.

— Ничего, пройдет, — уже более дружелюбно сказал Степка. — Теперь у нас есть жратва.

Всю дорогу Василек шел сам не свой. Он вдруг вспомнил лозунг, призывающий давать фронту больше продуктов, и поморщился. «Люди последнее отдают, а я ворую! Вот узнали бы сейчас Мишка и Федька, что бы они со мной сделали?!»

Угадав его мысли, Степка возле дверей дома угрожающе предупредил:

— Сболтнешь — добра не жди!

Придя в комнату, Василек разделся, незаметно отдал Степке консервы и, сославшись на головную боль, отказался от ужина и лег на кровать.

Бабка Агафья забеспокоилась, достала из сундука узелочек с мятой, заварила чай.

— Ты выпей, может, полегчает, — уговаривала она, присаживаясь на кровать. — Жалко, малинки нету сушеной, здорово помогает.

Обжигаясь горячим чаем, Василек думал: «А что, если рассказать сейчас про Степкины штучки? Вытурит нас бабка обоих. Напишу завтра домой письмо, узнаю, где ребята. Может, уже вернулись в Степную. А бабушка-то моя теперьохает: пропал внук! Завтра напишу. Или уж самому поехать, пусть Степка сбивает ящики? А Таня? Одна останется? Кто же к ней будет ходить? Письмо напишу, а сам не поеду!»

Василек отвернулся к стенке и как-то сразу заснул.

Утром, открыв глаза, он увидел Степку одетым.

— Пора на работу? — спросил он.

— Рано еще… Это я бегал на базар, продал консервы, — зашептал Степка, наклонясь к Васильку. — Полнейший порядок! Держи, твоя доля.

Он протянул скомканные деньги.

«Ну и пальцы у него, как когти у ястреба», — с ненавистью подумал Василек и резко оттолкнул его руку.

— Убери! Это… это подло!

— Ну и дурак же ты, — беззлобно проговорил Степка, засовывая в карман и свою долю и Василькову. — Зря отказываешься, пригодились бы, не одним днем живем.

Встав с кровати, Василек предупредил:

— Будешь воровать — расскажу всем. Понял?

— Ты не хорохорься, — спокойно возразил Степка. — У тебя тоже рыльце в пуху. А вообще, без тебя обойдусь, слюнтяй! Скажу бабке, чтоб наладила тебя в шею.

Василек притих. Он представил себя бродящим по заснеженным улицам города. Невеселая картина!

Солому, которую удалось завезти с поля в погожие дни, теперь приходилось давать скоту только два раза в день. Но даже при таком экономном расходовании запасы кормов таяли на глазах, а погода день ото дня становилась все хуже и хуже.

Вечером, обходя скотный двор и затыкая пучками соломы щели в дверях коровника, Захар Петрович глянул па затянутое серой пеленой небо, прислушался к шороху поземки и, обращаясь к Лукичу, который возле колодца выдалбливал ломом намерзший лед из водопойного корыта, тревожно крикнул: