Антон Страшимиров - Хоро

— Сыбчо, эй, Сыбчо!

— Что, отец?

— Сверни мне цигарку, сынок.

Парень опять сделал вид, что не слышит. Он поднялся на цыпочки и вытянул шею, что-то высматривая во дворе.

Старик насторожился. Ему снова показалось, что в подвале говорят.

«Там кто-то есть!»

Он приник к двери, но шум затих.

— Отвори, Дрангаз! Праздник в конце-то концов. Выпьем, что положено, а завтра опять на работу.

Из подвала не отзывались. Сапожник присел у стены.

...Хм, на работу завтра, хе-хе... К черту теперь и будни, к черту и праздники, все к черту! Это не жизнь! Хлеб уже тридцать пять грошей стоит, тц-тц, мать их...

Сыбчо нечаянно столкнул камень с забора — он, не отрываясь, следил за тем, что происходило во дворе. Шепотом позвал отца:

— Отец, отец! Поди-ка сюда.

Старик смял в горсти недокрученную цигарку и подошел. Начал вглядываться. Любопытный он, Сыбчо! Очень ему надо знать, кто и что там делает, — пусть хоть шеи себе сворачивают, хе!.. Эх, кабы шло их ремесло! Разве он, старый Капанов, оставил бы свою мастерскую! Н-ет! Загорись мир с четырех сторон, он не поднял бы головы... Пусть горит. Разве бы пошли они, Капановы, ротозейничать, стали бы киснуть в корчмах, когда на их шее вдова-сноха с сиротами? А-эх?

— Ну, что, Сыбчо, а?

— Девушку крадут, отец.

Во дворе что-то происходило. Тащили женщину. Собственно говоря, было непонятно, тащат ли ее или ведут, но дело было нечисто: идут все крадучись, вдоль оград, а в проходах между дворами толпятся женщины и будто их обнимают...

Сапожники — отец и сын — вытянули шеи.

— Девушку крадут, отец, говорю тебе! Вот увидишь.

— Это и мне сдается. В добрый им час, Сыбчо.

Притаился двор, и опять замерла белая ночь.

Из подвала Дрангаза не отвечали.

Старый сапожник сунул в руку сына недокрученную цигарку.

— Сверни мне! Эх, ну и жизнь! А пусть себе крадут, Сыбчо... Девицу ли или другое что — пусть крадут... Теперь все едино...

Сыбчо свертывал цигарку. — Это еще неизвестно — что там во дворе — крадут ли девку, или сама она с ними идет, а все же...

Старик зевнул. — Все равно! Шарик-то крутится. И ладно, пусть себе крутится — чертов шарик!

— И пусть женятся, Сыбчо... О людях говорю... Пусть плодится народ, потому что здорово стали нас прижимать богачи, глядишь — ничего от нас и не осталось! С корнем нас повыдергают, вот увидишь.

Сыбчо зажег спичку. — Чей-то корень будет вырван, а вот чей, это мы еще посмотрим.

— Закуривай, отец! И не беспокойся, нас не перебьют: им невыгодно! Нашим по́том живут, мать их... Но коли придет наш черед...

Вдруг дверь подвала скрипнула. Сыбчо вытаращил глаза.

— Ах ты, корчмарь проклятый!

В один миг он очутился у двери и налег плечом.

— Дрангаз, открой! Дверь вышибу! Говорю тебе, Дрангаз!

Дверь приперли изнутри: разве можно открывать, когда комендантский час давно прошел?

Старый сапожник оттолкнул сына. Молод еще Сыбчо, не знает людей: сладкая-то речь, она и царские двери откроет.

И старик приложил губы к замочной скважине:

— Дрангаз, слышишь, открой, я тебе что-то расскажу. Это мы — я, Капанов, и мой Сыбчо!

И Дрангаз открыл. Из подвала пахнуло вином и табаком.

Лестница была крутая, но им, сапожникам, не впервой: спустились, как по веревке.

Внутри мерцала привернутая лампа, и белая ночь заглядывала в потолочное окошко. Около бочек, словно светляки, вспыхивали и гасли огоньки цигарок. Двое здесь или трое?.. Гм, подонки какие-то, отбросы с помойки русского царя, должно быть: ведь они и у нас тут разгулялись, мать их... [5] При подавлении Сентябрьского восстания фашистское правительство использовало в борьбе против повстанцев несколько тысяч белогвардейцв-врангелевцев, бежавших в Болгарию.

Старый Капанов сел на низенький стул, насторожился.

— Сядь, Сыбчо. Дрангаз, полынной!

Сыбчо свернул цигарку и чиркнул спичкой — осмотрел находящихся в подвале.

— Кто вы такие, а?

Люди молчали. Сыбчо нагнулся к отцу.

— Крестьяне, отец. Словно бы малевцы. А ну-ка, обернись.

— А если и так. сынок, нам-то что?

— Они, отец, из Малева... те, которых избивали — в казарме — почище нашего.

— Ага!

Старик обернулся. Но в темноте он увидел лишь мерцанье цигарок.

— Это вы, друзья?

— За твое здоровье, дедушка Капанов!

— Пейте, согревайте душу. Пошевеливайся, Дрангаз!

Дрангаз поставил поднос на пол и ждал, когда ему расскажут, что случилось. Но Сыбчо огрызнулся.

— Ты что стал, как свеча! Убирайся! Мимо рта не пронесем!

Потом поднял стакан, повернулся к малевцам: