Антон Страшимиров - Хоро

«А-а-а!»

Теперь ясно. Здесь действовали воры, проломили стену... Так... Полковник давеча усомнился... Прав он был... Так... Одни разбирали стену, а другие наблюдали с сеновала в бинокль.

«И женщина с ними».

Нет, но все-таки, что это значит? Почему убит пристав Миндилев?

Сотир был сбит с толку. Он не понимал, зачем он здесь, что ему здесь нужно; не знал, что предпринять.

А в душе его уже просыпалась тревога и тоска. Да, рядом с ним творилось что-то страшное. Может быть, минирован весь дом!

«Миче!»

Рука его сжала револьвер. Вдруг погибнет Миче! Да он погубит тогда весь мир!

Он потер лоб, и кошмарный сон рассеялся.

Дом стоял на месте, окна светились, и рука Сотира Иванова твердо сжимала револьвер: пусть приходят! Пусть придет, кто посмеет!

Он опять потер лоб. И уже знал, куда и зачем пришел, что ему надо. Мерзавец Миндилев! Он сам сунулся убийцам в руки: пришел, чтоб закопать драгоценности, и...

Сотир Иванов подошел к трупу. Да, рядом с головой пристава зияла яма, которую он копал... Мерзавец!

И уже не страшили ни лужа крови, ни нож, воткнутый в землю. Сотир задыхался от ярости. Он искал в карманах, в рукавах, за пазухой окровавленного трупа. Нет, ничего не было: убийцы все унесли!

«Разорил меня, мошенник!»

Негодование переполнило душу Сотира, задрожало колено — сейчас пнет ногой.

Но до этого ли было?

Он снова нагнулся, сунул руку в задние карманы куртки.

Невольно присел — сделалось дурно: здесь все-все! Бриллиантовые серьги, кольца, ожерелье из старинных золотых монет и золотые эмалевые часы с тройной цепочкой, гибкой, словно змея...

Рот залило слюной. Сотир жадно глотал ее, нежно поглаживая драгоценности. О, они знакомы ему: когда началась бойня и схватили Сашко Карабелева, жена кмета принесла ему — эти самые — целую горсть — принесла Сотиру — чтоб он спас Сашко — ха-ха! Нет, Сотир не взял! Достойно отказался, да.

«Мерзавец Миндилев сегодня вечером чуть было... Мерза-вец!!»

Теперь Сотир мог пнуть труп ногой.

Жена кмета повсюду искала Миче. Она оставила ее в кухне, и лампа тогда не была погашена...

«Неужели она одна вернулась наверх, в свадебный зал?!»

Нет, этого не могло быть.

Вероятно, Миче вышла во двор подышать.

— Миче, Миче, ты где?

Под лестницей черного хода жена кмета столкнулась с Маргой.

— А, Марга! Миче во дворе?

— За-а-чем! Г-где?

Марга ухватилась за жену кмета. Она дрожала и прижималась к ней. Хочет, быть может, излить перед кем-нибудь скорбь своей бесприютной души. Эх, ведь она выросла у Карабелевых, связана со всем этим домом, с домом, который неизвестно что ждет впереди...

Марга запричитала:

— Ох-ох, опустел Карабелевский дом, барыня, опусте-ел!..

Бедняжка служанка. Хотя кого теперь больше жалеть? Жена кмета рассердилась — как так опустел Карабелевский дом! Это голова у Марги пустая: зятя вводят в дом, а она...

— Иди умойся. Где ты была?

— Ни-и-где.

Марга задергалась. И вдруг повалилась.

— Барыня — водички, умираю, ох!

Белая ночь проникала в кухню через занавешенные окна. Жена кмета налила воды: в сущности, Марга — несчастное существо, она заслуживает сожаления.

А Марга, вытаращив глаза, озиралась, словно хотела бежать. Жена кмета прижала чашку с водой к ее губам.

— Ну, пей и опомнись, старуха. Умерла твоя хозяйка — подумаешь, чудо какое. Мы разве не умрем? Иди к покойнице, грех оставлять покойников одних.

Она проследила заботливым взглядом, пока служанка не скрылась в комнате Карабелихи, и пошла по лестнице.

«Миче, должно быть, поднялась наверх. Заперлась в какой-нибудь комнате. Ну, пусть поплачет».

Статная женщина поправила перед зеркалом прическу и вошла в свадебный зал.

Там говорил Ячо, прокурор. Он с трудом ворочал языком, но мысль его была строга и четка — нужно взять правильный курс. И знать, чего мы хотим. Хватит этой драчки партий. Отныне с одной стороны — разрушители, а с другой — все остальные.

— И нету в мире места, господа, — во всем мире — для обеих сторон: на земле будем существовать или только мы, или только они!

Жена кмета расчувствовалась, то есть выдавила слезу: ведь неудобно же явиться с сухими глазами и сообщить о случившемся! Она вытерла глаза и сказала дрожащим голосом:

— Господа, старуха Карабелева отдала богу душу!

Все встали. Полковник сделал торжественное лицо.

— Господа, стаканы. Стража, вина! По возможности сейчас же!

...Крещение, венчание, погребение — вот жизненный путь. — Полковник старательно подчеркивал каждое слово. — Полдень жизни — свадьба, вечер — погребение.