Халлдор Лакснесс - Салка Валка

— Ну, теперь я снимаю с тебя оковы.

Она встала с постели и начала одеваться, В их телах еще свежо было воспоминание об этой последней ночи, они ни о чем не говорили. Он лежал, еще не совсем проснувшись, она, полураздетая, подошла к комоду и, стоя к нему спиной, стала рыться в одном из ящиков.

— Пароход приходит сегодня утром и уходит вечером, — сказала она безразличным голосом, как будто комната, в которой они любили друг друга, вдруг превратилась в пароходную контору. — Вот пятьсот крон, недостающие тебе, и еще сорок. Это все, что у меня есть.

— Что ты говоришь? — спросил он, окончательно проснувшись.

— Бумажки, которых тебе недоставало для того, чтобы перебраться в страну за голубыми горами… — и она усмехнулась без рисовки, словно декламируя давно заученное стихотворение.

— Ты не в своем уме, Салка. — Он приподнялся на локте, удивленно глядя на нее. — Я давно отказался от мысли уехать. Я остаюсь с тобой.

— Нет, ты уедешь, дорогой. Это будет единственно разумным поступком. Это единственное, о чем я тебя прошу.

— На твои последние гроши! Нет, ты же сама видишь, как несуразна твоя просьба. Это нелепость.

— Ты это сделаешь ради меня.

— С тобой что-то неладно.

— Теперь моя главная задача — заставить тебя уехать… сегодня. Так надо… Ты уедешь, пока не наступила зима.

Он молчал. Продолжая одеваться, она сказала:

— В конце концов, счастье — это хорошая погода, лучше, чем у нас здесь, хороший дом, красивая мебель и друзья, которые красивее и образованнее, чем я. Должно быть, ты был прав, когда твердил, что нельзя осуществить людскую мечту о счастье до тех пор, пока не улучшатся условия жизни.

— Салка, я никогда в жизни так отчетливо не представлял себе, как в последние дни и ночи, что если я тебя покину, то погублю себя. А что будет с тобой? Нет, ты, наверное, шутишь, Салка?

— Не думай обо мне, Арнальдур, ничего со мной не случится. Я не из тех, кому жизнь сулила так называемое счастье. Я появилась на свет по несчастной случайности или по неосторожности, как ты однажды сказал, потому что моя мать не умела регулировать деторождение и не имела денег, чтобы избавиться от меня вовремя. Вот как я появилась на свет, Арнальдур. А сейчас у меня есть ты, я могу наблюдать за твоими движениями, гладить твою красивую голову, и это — высшее счастье, которое судьба вовсе и не предназначала для меня. В моей жизни это неожиданная удача в цепи постоянных неудач. А сейчас я прошу тебя дать мне возможность попрощаться с тобой, как с дорогим умирающим другом. Ты уезжаешь в красивую солнечную страну, я остаюсь, как выброшенный на берег обломок кораблекрушения, такая, какой я была раньше.

Он хотел привлечь ее к себе, взять за руку, но она вдруг стала холодной, бесстрастной. Она не наклонилась к нему и не поцеловала его. Он уткнулся лицом в подушку без слов, не в силах даже плакать.

Когда стали сгущаться сумерки, она вместе с ним вошла в лодку. Они сели рядом на носу, все смотрели на них и перешептывались.

— Похоже, что будет качка, — сказал он.

— Воды в фьорде всегда неспокойны, — заметила она.

— Прошлой ночью в горах выпал снег, — сказал он.

— Да, это первый снег.

Она посмотрела на его краги, которые сегодня собственноручно начистила, и спросила:

— Ты не забыл взять гуталин?

— Нет.

— Ты уверен, что все взял? А ты захватил ту иностранную книгу, которую позавчера положил в мой ящик?

— Нет, она осталась. Ну, это ничего. Она не совсем марксистская.

— Неважно, — сказала она. — Все равно лучше было взять ее. Теперь тебе нечего будет читать в пути.

Он посмотрел на нее. Издали местечко выглядело таким невзрачным, съежившимся, незначительным; затерявшееся где-то у подножья гор, оно казалось каким-то ненастоящим, призрачным. Она избегала его взгляда. Смотрела перед собой, холодная, решительная и сильная.

— Что это у тебя на шее? — спросил он, прикоснувшись к тоненькой серебряной цепочке, выглядывавшей из-за ворота свитера. Одним пальцем он потянул за цепочку и вытянул прикрепленный к ней медальон.

— Что это? Я никогда не видел раньше.

— Это старый медальон. Я не носила его много лет. Теперь решила носить. Я получила его от тебя, когда мы с тобой расставались впервые, — ответила она и слегка улыбнулась.

Он прекратил расспросы и потупил взор. У него не хватило смелости попросить, чтобы она открыла медальон. Не говоря ни слова, девушка спрятала вещицу под свитер.

Дважды прогудела пароходная сирена. Около парохода было довольно сильное волнение, и они не без труда взобрались по трапу, ведущему на палубу. Она помогла ему внести вещи. Все обращали на них внимание. Он выглядел вполне светским молодым человеком, в своих новых крагах и красивом костюме. И к тому еще он пользовался репутацией известного «красного», свергнувшего власть Богесена, и его имя было у всех на устах. Она — крупная, загорелая женщина с непокрытой головой, в коричневом свитере, с широкими бедрами и низким голосом. Пассажиры улыбались при виде ее, отпускали нелестные замечания. Благородных пассажирок удивляло, что Арнальдур Бьернссон — как-никак человек образованный — мог сойтись с такой грубой, неотесанной женщиной.