Сюгоро Ямамото - Красная Борода

«Нет в этом мире плохих людей» — и в памяти всплы­вают слова дзэнского монаха Иккю, жившего в XV веке: «Легко войти в мир будды, трудно войти в мир дьявола».

«Эти слова не дают мне покоя, — признавался всемирно из­вестный писатель Ясунари Кавабата в своей речи по слу­чаю присуждения ему Нобелевской премии в 1968 году. — Их можно понимать по-разному. Пожалуй, их смысл без­граничен. Когда вслед за словами «легко войти в мир буд­ды» читаю «трудно войти в мир дьявола», Иккю входит в мою душу своей дзэнскои сущностью. В конечном счете и для человека искусства, ищущего истину, добро и красоту, желание, скрытое в словах «трудно войти в мир дьявола», в страхе ли, в молитве, в тайной или явной форме, но присут­ствует неизбежно, как судьба [89] Не только Кавабата размышлял над этой темой. Мне посчастливилось участвовать в симпозиуме, посвященном творчеству писателя Кавабата Ясу­нари в ноябре 1988 г., и я убедилась, насколько велик интерес у японцев именно к этической стороне, к проблеме добра и зла и конкретно к этому изречению Иккю. .

Зачем же входить в мир дьявола? Разве это не есть вели­чайших грех — союз с нечистой силой?

Нам это вдвойне непонятно, потому что мы привыкли видеть дьявола, как и бога, где-то там, вне себя, и таким об­разом ощущать себя и вне бога, и вне дьявола. Но согласно традиционному мировоззрению японцев, все едино, все не двойственно: нирвана и есть сансара (явленный мир), сансара и есть нирвана. Уже в сочинении монаха X века Гэнсина «Записи о Чистой земле» («Одзёёсю») встречается изречение «мир дьявола и есть мир будды». Правда, буддийский дьявол выглядит иначе — это владыка шестого неба, владыка тех, кто одержим страстями, и эти страсти засоряют, делают мутным изначально чистое созна­ние. Каждое существо обладает чистой и светлой природой будды. Это и имеет в виду Ниидэ, говоря, что «нет плохих людей», но мало кому при жизни удается сохранить чисто­ту, устоять против соблазнов, против корысти и обмана, о чем говорится в сутрах.

Ниидэ видит человека таким, какой он есть: «Нет ничего на свете более благородного, прекрасного и чистого, чем человек. И нет ничего на свете более злобного, грязного, тупого и алчного, чем человек». В каждом он находит что-то хорошее: «Нужно из плохого человека научиться извлекать то, что в нем есть хорошего, точно так же как из ядовитых растений извлекают лекарство. При всех обстоятельствах он ведь все-таки человек».

Да, воистину прав Кавабата: «Без «мира дьявола» нет «мира будды». Войти в «мир дьявола» труднее. Слабому ду­хом это не под силу...

Признаюсь, и я ломала голову над этой фразой, и, ско­рее всего, сама жизнь подсказала ответ: дьявол не где-то там, в преисподней. Все есть во всем, все есть в душе чело­веческой, все в нас самих, и высокое, и низкое, и то, что от бога, и то, что от дьявола. И потому, говорят японцы, не пройдя через мир дьявола, не преодолев его, не окажешься в мире будды. Собственно, у человека нет выбора, если это один и тот же мир: все в душе человека, и светлое и темное, но, лишь осознав это, он может распорядиться собою.

В каком-то смысле Красной Бороде это оказалось доступно. Он не убоялся смотреть жизни прямо в глаза, не отвел взора, и это его очищало, делало другим — «сильным духом», на таких земля держится. Потому он и притягивает к себе, что сам прошел через ад и очистился, нашел в себе силы не застрять в адском состоянии, победить себя, поко­рить страх и искушение и не дать себялюбию закупорить ду­шу. Увидевший себя, видит других, а увидев других, не мо­жет им не сострадать. Потому и подключен Ниидэ к горю людей, что видит за ужасом жизни то, что другим недоступ­но, — высший миг смерти, как миг освобождения души из оболочки изможденного болезнями, голодом и вожделени­ями тела. И отсюда, от прозрения, его одержимость в ра­боте и готовность помогать бедным и бороться с власть имущими. Он потому и защищает беззащитных, что видит в них душу живую, «ростки подо льдом» — как и названа одна из глав повести. Ниидэ «находит смысл жизни не в том, чтобы добиваться реальных, видимых невооруженным гла­зом уже сегодня результатов, а в постоянном труде, кото­рый на первый взгляд кажется напрасным. «Я посвящаю себя напрасному труду, — говорит он. — Любой росток не­сложно вырастить в теплице, но, пожалуй, истинный смысл жизни в неистребимом желании вырастить зеленый росток среди льдов». Это чудо ему удается, и он спасает жизнь не рожденного еще ребенка, защищая вместе с юной О-Сэй ее материнский инстинкт, — тот росток жизни, который пробивается сквозь корку подтаявшего льда; он преображает душу поначалу самоуверенного Нобору — и тому откры­вается неброская красота.