Мохан Ракеш - Темные закрытые комнаты

— Только не ждите, — ворчал он, — что я продам целую гору билетов. Что смогу, сделаю, но гарантий давать не намерен.

И все-таки, сколько бы Харбанс ни ворчал, за дело он взялся рьяно. Вскоре, глянув со стороны, уже можно было подумать, что устроителем выступления Нилимы была вовсе не «Делийская обитель искусств», а он сам. Харбанс так увлекся, что почти перестал являться на службу, отдавая все свое время беготне по городу и встречам с нужными людьми. Каждое утро, сразу же после завтрака, он пулей вылетал из дому, чтобы совершить первый круг, после чего ненадолго забегал в свою контору. После обеда начинался новый круг, затем два-три часа он опять проводил на службе. В шесть вечера Харбанс пускался в последний рейд по городу. Он не ленился наведываться к друзьям и знакомым по нескольку раз в день. К сожалению, слишком поздно выяснилось, что как раз в тот день, когда собиралась выступить Нилима, в столице открывалась какая-то очень важная международная конференция, а в двух или трех театрах намечались премьеры. Для Харбанса успех жены скоро сделался вопросом собственной чести, и он широко пользовался услугами такси, расходуя на поездки львиную долю денег, выручаемых от продажи билетов. Естественно, домой он являлся усталым и злым, отчего за ужином обычно разгоралась ссора. Харбанс клял себя за то, что впутался в эту затею, а Нилима упрекала его в том, что он тратит время на пустые разговоры с друзьями, потому и возвращается домой ни с чем.

— Он дважды был у Чоудхури, — жаловалась она мне, — и оба раза даже не упомянул о билетах! И представь — когда в третий раз вместе с ним поехала я, мы сразу продали ему пять билетов по десять рупий. Это не очень богатый человек, а семьи у него нет, он холостяк. Одни прихлебатели вокруг. Он сказал, правда, что в день представления ему нужно быть у себя в конторе — у них какое-то совещание, — но ведь это его дело? Я так ему и заявила: «Придешь ты или нет, решай сам, а билеты купить изволь». Харбанс потом всю дорогу брюзжал — он считает, что нельзя навязывать билеты людям, которые все равно не смогут увидеть представление… Но если предаваться сантиментам, чего мы добьемся? Ни один артист не выбьется в люди, начни он придавать значение подобным мелочам! Разве захочет иметь со мной дело в дальнейшем «Обитель искусств», если на первом же моем представлении потерпит убыток? Не мне одной, многим другим новичкам пришлось в свое время пройти через такие же трудности. Вот та же Шачи — сейчас она возглавляет Центр индийской культуры, а поговори с ней — она тебе расскажет, чего ей стоило утвердиться на сцене…

Представление было назначено на двадцать третье января, в Доме искусств, и чем меньше оставалось до него дней, тем сильней возрастало беспокойство Харбанса. Теперь он похож был на студента, который — перед сессией, презрительно посмеиваясь, кричит на каждом углу, что никакие экзамены не способны выявить истинные способности человека, но когда эти самые экзамены оказываются на носу, превращается в жалкого трусишку. То и дело набрасывался он с упреками на Нилиму, говоря ей, что нельзя же воспринимать дело так, будто весь свет клином сошелся на этом представлении, и обвиняя ее в том, что своей суетой она понапрасну взвинчивает его. «Уж если она теперь так нервничает, — говорил он мне, — что с ней будет на сцене? Тысячу раз твердил ей — относись ко всей этой затее с холодком, иначе в день представления ничего хорошего не жди. Ну, пусть представление, пусть что угодно! Но зачем отдавать этому столько душевных сил? Будет все хорошо — вот и прекрасно. Не будет — тоже невелика потеря».

Но, пожалуй, все эти увещевания в большей степени воздействовали на Нилиму, нежели на самого Харбанса. С каждым днем нервозность его возрастала. Он потерял аппетит, у него был вид постоянно недосыпающего человека. Вместо прежних трех пачек сигарет [84] Имеются в виду пачки по десяти сигарет в каждой. теперь он выкуривал за день четыре или пять. Стоило кому-то заговорить при нем о предстоящем выступлении Нилимы, и у него уже начинали дрожать руки.

Справедливости ради следует заметить, что поначалу было решено пригласить на банкет прежде всего музыкантов, певцов и других участников будущего представления — с тем чтобы пробудить в них чувство товарищества, сознание принадлежности к единому ансамблю. На этом настаивал Харбанс. Он говорил, что все должно быть организовано по-настоящему, на высшем уровне.

— Если ты и в самом деле намерена составить себе имя в индийском классическом танце, — убеждал он Нилиму, — зрители должны сразу же почувствовать, что видят перед собой что-то совершенно неповторимое. Тебе не простят одну-единственную оплошность, она немедленно даст повод отнести тебя к разряду посредственных, второстепенных артисток. И напротив, если с первого твоего выхода на сцену публика признает тебя первоклассной танцовщицей, эта оценка навсегда сохранится за тобой и тебе не будет стоить особых усилий поддерживать ее… Ярлык второсортного артиста прилипчив, как смола, от него не отделаться всю жизнь, хоть вылезь из кожи. Можешь потом показывать на сцене чудеса искусства — тебя будут хвалить, но весьма сдержанно, помня, что ты всего-навсего «хороший второй сорт». Если бы ты подождала годик-другой…