Ганс Андерсен - Всего лишь скрипач

Принять милость, благодеяние — это все равно что взять деньги и за это терпеть измывательства. Видел ли когда-нибудь свет благодетеля, который бы не ранил и не унижал того, кто принял его благодеяния? Лучше погибнуть! Я хочу бежать. Владислав теперь значит для меня не больше чем кучер из дилижанса, в котором я проехала небольшое расстояние; моя слабость к нему была нелепым сном, привидевшимся мне в пути.

Как сказал могильщик в Иозефсдорфе, венская полиция знает все о каждом иностранце, и потому он имел возможность в тот же день отправить графу забытый им дневник. По той же причине граф к вечеру узнал, что в труппе наездников, выступавшей в Пратере, был его молодой земляк по имени Кристиан, юноша хрупкого, почти женского сложения, получивший за это прозвище «маленький жокей», но о том, что он был женщиной, никому не было известно. Граф решил сегодня же вечером пойти на представление.

Спектакль начался. Жозефина парила на спине своего коня, размахивая флажками, Паяц на большой скорости крутил мельницу. Появился Владислав, одетый в богатый греческий костюм из темно-красного атласа. Цилиндр необыкновенно шел к его гордому лицу. Угольно-черные глаза сверкали между длинных темных ресниц; на губах классически красивой формы играла столь характерная для него издевательская улыбка. Ни один гладиатор на арене не мог бы похвастаться такой совершенной мужественностью. Раздались аплодисменты; эти звуки были для Владислава так же привычны, как мелодия, под которую он скакал вокруг арены. Мысль его была отравлена ядом, о чем говорила и его улыбка. Он знал, что Наоми, которую он видел в начале представления, собирается уехать, не дожидаясь его конца; нашлись доброжелатели, которые сообщили ему об этом, а также о том, что ей выдали паспорт до Мюнхена. Она была первой женщиной, решившейся пойти наперекор ему.

Он должен отомстить ей! Он высечет ее кнутом, как только настигнет, а это не составит труда. Скорее всего, она в этот миг мчится курьерским экипажем или верхом по дороге на Линц, но в этот вечер тем же путем шел дилижанс, на который ему как раз сейчас заказывали место; если он и сомневался в том, что заставит Наоми вернуться с ним, уж во всяком случае, встреча ее ожидала не из приятных. Уже одного того, что она женщина, а паспорт у нее выписан на мужчину, будет вполне достаточно; от этой мысли Владислав улыбнулся еще более дерзко и высоко подпрыгнул на спине своего коня, в этот миг тоже высоко подпрыгнувшего; конь и всадник понимали друг друга и делили аплодисменты поровну.

Граф сидел близко к арене и на мгновение забыл ту, кого напрасно искали его глаза; когда Владислав покинул арену, он так же самозабвенно кричал «браво», как и все остальные.

Когда представление закончилось и зал осветился яркими огнями, Владислав с одним из конюхов на маленькой двуколке уже въезжал в центр города.

Дилижанс стоял запряженный на почтовом дворе; в него садились пассажиры. У одного был билет до Клостер-Нойбурга, у другого до Зальцбурга, у третьего до Парижа и так далее. В самом дальнем углу сидел молодой человек с повязкой на щеке, в натянутой на уши шапке: у него болели зубы. Ехал он в Мюнхен. Место Владислава оказалось прямо напротив него; теперь все сидящие визави старались устроиться так, чтобы их ноги не мешали друг другу. Вот как шутница-судьба свела Наоми и Владислава. Девушка узнала его, но не поверила своим глазам; однако же стоило ему заговорить, и она убедилась, что это не кто иной, как он.

Наоми сочла наиболее надежным поехать в дилижансе: он двигался по прямой дороге, быстро и без остановок. Появление Владислава не сулило ничего хорошего; она чувствовала, что он охотится за ней. Чем все это кончится?

Кучер щелкнул кнутом, прозвучали последние прощания, и дилижанс пересек Штефансплац и покатил по освещенным улицам. Когда они проезжали мимо Бургтеатра, там как раз кончился спектакль. Из дверей толпой хлынули зрители, все пассажиры дилижанса старались выглянуть из окна, чтобы увидеть знакомых; только Наоми еще сильнее откинула голову назад и отвернулась к стенке кареты, чтобы свет фонаря не упал на ее лицо. Скоро они миновали зеленую аллею и предместье Мариахильф. Люди в дилижансе весело болтали, Наоми притворялась спящей, но ни у кого сознание не работало с такой живостью. Она обдумывала свое положение и решала, что ей делать. Ночь она еще может провести в карете, не вылезая, может даже поспать; но завтра на рассвете, когда все они встретятся за кофейным столом, что тогда? Владислав заговорил с ней, она ему не ответила. Ноги у нее дрожали; не может быть, чтобы он этого не заметил, они ведь были прижаты к его ногам.