Йордан Йовков - Старопланинские легенды

Положение резерва ухудшалось с каждой минутой. Снаряды и шрапнель не настигали их теперь, падали куда-то далеко в сторону, но каждый миг над тесно сгрудившимися группами солдат мог пронестись такой же внезапный, убийственный шквал, как тот, что обрушился только что на пулеметную роту. Стали долетать и пули. В воздухе замирают слабые, жалобные звуки, и то тут, то там, как первые капли дождя, падают на землю глухие, короткие удары. Несколько солдат уже ранено. Ранило в руку и Буцова. Он с самого утра никак не мог найти себе места. Где ни присядет — все ему кажется, что в другом месте удобней, безопасней. И ранило его именно тогда, когда он в последний раз переходил с одного места на другое.

С позиций идут и другие раненые. Длинной и беспорядочной вереницей спускаются они сверху и теряются где-то далеко позади. Раненые тянутся поодиночке, по двое или целыми группами. Они молчаливы и словно оглушены; лица их опалены и прокопчены порохом, губы потрескались, глаза лихорадочно горят. Все просят пить. Потом идут своей дорогой дальше и под пулями и картечью двигаются неспешно, спокойней, чем в самом бою. Большинство из них наивно убеждены, что, будучи ранены, они уже пощажены смертью.

Прямо в расположение седьмой роты сейчас спускается раненый, который еще издали привлекает общее внимание. Это высокий, стройный парень с обнаженной головой, без винтовки, без ранца, без патронной сумки и даже без ремня. Он уже близко, и теперь ясно видна его расстегнутая на груди гимнастерка, вся залитая кровью. Крови столько, что на него тяжело и больно смотреть. Удивительно, как он не падает, откуда берутся у него силы. А он еще идет прямо, легко, свободно, будто ничего и не случилось, и на его открытом лице сияет улыбка. Он разом завоевывает симпатии всех. Варенов поднимается ему навстречу.

— Паренек! — спрашивает он его. — Куда тебя ранило? Тебе не больно?

— Не знаю, господин подпоручик, — без тени страдания в голосе отвечает раненый. — Болеть не болит, только вот много крови вытекло… И все льет да льет!..

— Поторапливайся, — говорит Варенов. — Поторапливайся. Ступай, пусть тебя перевяжут.

Раненый спускается вниз и, поравнявшись с солдатами, просит попить. Димитр подбегает, подает ему свою фляжку.

— Маленько… маленько глотни! Ты того, много не пей! — говорит Димитр.

Солдаты засыпают раненого всевозможными вопросами. Большинство спрашивает о том, о чем уже раньше спрашивали других и на что ответ уже известен. Делается это не для того, чтобы разузнать что-либо, — просто это наивный и добродушный способ выказать свое сочувствие. И никому не приходит в голову, что раненому трудно отвечать. Никола вскипает и обрушивается на товарищей.

— Будет вам! — говорит он. — Что пристали к парню? Иди, иди, паренек, не обращай на них внимания…

— Отставить разговоры! — кричит сверху Варенов. — Не задерживайте солдата!

Галдеж сразу стихает. Раненый улыбается и идет дальше. Но тут раздается запоздалый, одинокий и на редкость задушевный голос:

— Ну, а как турки-то, парень?

Раненый оборачивается. Видна его залитая кровью грудь. Он улыбается.

— Турки? Да там они… Ничего у этих басурманов все равно не выйдет, да вот — возись с ними!

Он спускается вниз, прямой, стройный, заразив всех своей бодростью. В моменты нервного напряжения всякий гипноз, откуда бы он ни исходил, властно овладевает душами. Раненый невольно совершил чудо. Солдаты испытали то чувство примирения со смертью, которое возникает от осознания общности твоей участи с участью множества людей. Все равно положение их непереносимо: стоять под градом пуль и снарядов, быть убитыми или ранеными, самим не вступая в бой! Они готовы идти вперед, только бы все это поскорей кончилось. Среди кустов и скал в расположении двенадцатой роты еще виднеется знамя, укрытое черным чехлом. Оно высится там сейчас упрямо и властно как трагический символ неумолимой судьбы.

Бой разгорается. С вершины спускается столько раненых, что кажется, будто целые воинские соединения отступают назад. Варенова вызывают к командиру батальона. Вскоре он возвращается, еще бледнее, чем раньше, но в выражении его лица теперь есть что-то решительное и строгое. Варенов собирает вокруг себя унтер-офицеров и, выдвинувшись с ними немного вперед, что-то говорит им, указывая рукой вверх. Унтер-офицеры возвращаются назад. С Вареновым остаются его ординарцы, Ананий и Стоил, которые не сводят с подпоручика глаз.