Виктор Гюго - Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения

Скоро карлик, весь черный от дыма и пепла,
Снова спустится в бездну бездонного пекла,
Огонек промелькнет над стеной камыша,
И сольются, чтоб в страхе природа ослепла,
Саламандры огонь и Ундины душа [447] …Саламандры огонь и Ундины душа. — По представлениям средневековых алхимиков. Саламандра — это дух, обитающий в огне. Ундина — фольклорный образ, водяная дева. .

Ну, а если мертвец, чтоб от скуки отвлечься,
Средь костей побелевших велит мне улечься?!
Иль, над страхом смеясь, остановит спирит,
Мне прикажет от мирных полетов отречься,
В тайной башне мечты и порывы смирит?!

Так открой же окно мне, покуда не поздно,
Не вели мне отыскивать старые гнезда
И вторжением ящериц мирных смущать!
Ну, открой же! Глаза у меня, словно звезды,
И признанья умею я нежно шептать.

Я красив! Если б ты хоть разок поглядела,
Как трепещет крыло мое хрупко и смело!
Я, как лилия, бел, я прозрачнее слез!
Из-за ласки моей и лучистого тела
Даже ссоры бывают порою у роз!

Я хочу, чтоб сказало тебе сновиденье
(Это знает сильфида), что тщетны сравненья:
Безобразна колибри, убог мотылек,
Когда я, как король, облетаю владенья, —
Из дворца во дворец и с цветка на цветок.

Как мне холодно! Тщетно молю о тепле я…
Если б мог за ночлег предложить, не жалея,
Я тебе мой цветок и росинку мою!
Нет, мне смерть суждена. Я богатств не имею, —
Их у солнца беру и ему отдаю.

Но укрою тебя я во сне небывалом
Шарфом ангела, феи лесной покрывалом,
Ночь твою освещу обаянием дня.
Будет сон этот нового счастья началом,
От молитвы к любви твою душу маня.

Но напрасно стекло мои вздохи туманят…
Ты боишься, что зов мой коварно обманет,
Что укрылся поклонник за ложью речей?!
Разве слабый обманывать слабого станет?
Я прозрачен, но тени пугаюсь своей!»

Он рыдал. И тогда заскрипели засовы,
Нежный шепот ответил нездешнему зову.
На балконе готическом дама видна…
Мы не знаем, кого удостоила крова, —
Сильфу или мужчине открыла она!

О воины! Рожден я был средь галлов смелых.
И Рейн переступал мой пращур, как ручей.
Меня купала мать в морях обледенелых,
И колыбель была из шкур медведей белых,
Поверженных отцом, сильнейшим из мужей.

Отец мой был силён! Но возраст сгорбил спину,
На лоб морщинистый легла седая прядь.
Он слаб, он стар! Увы, близка его кончина…
И трудно вырвать дуб и вытесать дубину,
Чтобы дрожащий шаг в дороге поддержать.

Я заменю отца! Хотя умрет он вскоре,
Он завещал мне лук, и дротик, и быков.
Я по следам отца пойду, осилив горе,
И если дуну я на дальний лес со взгорья, —
Дыханием сломлю столетний дух стволов.

Став отроком едва, я на альпийских кручах
Торил себе тропу в нагроможденье скал,
И голова моя тогда терялась в тучах,
И часто я следил полет орлов могучих,
И с голубых небес их прямо в руки брал.

Перекрывало гром в грозу мое дыханье,
Гасило молнии извилистый полет.
Когда резвился кит в бескрайнем океане,
Я ждал у берега моей законной дани
И доставал кита, создав водоворот.

Ударом удалым учился настигать я
Акулу в глубине и ястреба вдали,
Медведю смерть несли жестокие объятья,
Ломала рысь клыки, но лишь рвала мне платье, —
Мне причинить вреда укусы не могли.

Но отрочества мне прискучили забавы,
И устремлен теперь я к мужеству войны.
Проклятья плачущих, победный запах славы
И воины мои с оружием кровавым,
Как пробужденья клич, сегодня мне нужны.

Во мгле пороховой, в горячке рукопашной
Всё, словно вихрь, войска сметают пред собой,
А я встаю один, огромный, бесшабашный,
И, как баклан в волну врезается бесстрашный,
Ныряю смело я в кровавый, мутный бой.

Потом иду, как жнец среди колосьев спелых,
И остаюсь один в поверженных рядах.
Доспехи — словно воск для великанов смелых,
И голый мой кулак легко пробить сумел их,
Как узловатый дуб в уверенных руках.

Я так силен, что в бой иду без снаряженья,
Одетые в металл, мне воины смешны.
Из ясеня копье не знает пораженья,
И волокут быки мой шлем без напряженья,
Когда они в ярмо попарно впряжены.