Эптон Синклер - Джимми Хиггинс

В начале Джимми считал, что экспедиция прибыла для борьбы с немцами, но теперь y него возникли сомнения: уж не для борьбы ли с большевиками? В Архангельске произошла социальная революция, и совет рабочих и крестьян взял власть в свои руки, но внезапно на город напали английские моряки и пехота, которые вынудили революционеров поспешно отступить. Сейчас снаряжается одна экспедиция по железной дороге и другая — водным путем по Северной Двине, чтобы вынудить русских социалистов отступить вглубь замерзших болот. А тут еще прибывают американские войска, их спешно выгружают на берег в полной боевой готовности. Для чего же как не воевать против рабочего государства?!

Джимми был в полном смятении. Все это было так ново для него и странно, а посоветоваться не с кем! Дома, в Лисвилле, если перед ним, как перед социалистом, возникла бы какая-нибудь проблема, он пошел бы к Мейснеру, Станкевичу или к своему партийному руководителю—товарищу Геррити или к товарищу Мейбл Смит, председателю литературной комиссии. А здесь, среди военных, Джимми не знал ни одного человека, мало-мальски знакомого с радикальными идеями; все смотрели на большевиков, как на бешеных собак, предателей, преступников, сумасшедших — какими только словами их не обзывали! Большевики изменили союзникам; они-де объединились с Германией, чтобы уничтожить демократию; потому-то американцы и прибыли сюда — преподать им урок законности и порядка. Американцы считали себя авангардом громадной экспедиции, которая дойдет до Петрограда и Москвы и уничтожит все следы большевизма на земле. А Джимми Хиггинс — он должен им в этом помогать! Джимми Хиггинс, скованный по рукам и ногам, с кляпом во рту, привязанный к колеснице милитаризма, должен принять участие в уничтожении первого в мире пролетарского государства!

Чем больше Джимми думал об этом, тем сильнее разгорались в нем гнев и чувство личной обиды — ну и подлый же трюк сыграли с ним! Он согласился поверить их пропаганде, наглотался их патриотизма, бросил все, чтобы поехать бороться за демократию. Он воевал за Америку, рискуя жизнью, пролил за нее свою кровь, пережил такие страшные муки! А они преподносят ему теперь сюрприз — воюй, мол, против рабочих, как какой-нибудь американский полисмен! Хороша демократия! Высаживаются как интервенты и гордятся тем, что намерены победить русских революционеров!

А Джимми Хиггинс, подчиняясь законам военного времени, обязан повиноваться и держать язык за зубами! Джимми вспомнил всех своих американских друзей, которые выступали как враги милитаризма: товарищей Мэри Аллен, Мейбл Смит, Эвелин Бэскервилл и товарища Геррити. Он не посчитался с их советами: если бы они сейчас увидели, что он делает, с каким презрением оттолкнули бы они его! При одной мысли об этом Джимми сжался от стыда, и ему не стало легче, даже когда кто-то из его подчиненных разъяснил ему подоплеку происходящих событий: чтобы вынудить англичан поставить свои войска под контроль французского главнокомандующего и таким образом спасти Францию, американцы тоже подчинили свои войска французу. И что же получилось? В результате их прислали сюда и заставляют воевать против революционного правительства, отказавшегося платить царский долг Франции и этим обидевшего хозяйственный народ, который всегда знал цену деньгам!

Джимми встретил одного человека, настолько похожего на Дерора Рабина, что едва не принял его за своего друга портного. Высокий черноусый крестьянин привез дрова в мастерскую; с ним был помощник — молодой парень, еврей, с острым лицом и живыми черными глазами. У него были впалые щеки, словно от многолетнего недоедания, и он все время надсадно кашлял. Ноги и руки его были обмотаны тряпками — видимо, вместо сапог и рукавиц. Но он казался бодрым. Бросив охапку дров на пол, он кивнул и сказал:

— Здорово!

— Здорово! — ответил Джимми.

— Я говорю по-английски,— сказал парень.

Джимми не удивился — его больше удивляло обратное: когда люди не говорили по-английски. Он улыбнулся и сказал:

— Вот как!

— Я был в Америке,— объяснил гость,— я там работал в одном страшном месте — на Грэнд-стрит.

Было ясно, что ему приятнее болтать, чем таскать дрова. Он постоял немного молча, потом спросил:

— А вы где работали в Америке?

Но тут крестьянин что-то проворчал ему по-русски, и парень снова принялся за работу. Уходя, он сказал:

— Мы с вами еще побеседуем об Америке — Джимми дружелюбно согласился.