Кнут Гамсун: В стране полумесяца

Вот входит труппа музыкантов со струнными инструментами и барабаном. Они входят с папиросами в зубах, устраиваются на полу и начинают играть, покуривая. Музыка эта нам так же непонятна, как и вся та музыка, которую мы слышали в продолжение нашего путешествия; она невероятна, она ниспровергает всё, что раньше слышали наши уши. Вдруг один из труппы начинает делать гримасы и танцевать. Этот старый, почтенный турок в тюрбане уморителен со своими нелепыми прыжками, и по кофейне катятся волны весёлого смеха. При таких обстоятельствах барабанщик желает выкинуть штучку посильнее, — он встаёт и начинает подскакивать всё на том же месте, барабаня при этом изо всех сил.

Тут музыка мгновенно умолкает, и старый танцор останавливается в каком-то вывихнутом положении.

Тогда по рукам ходит жестяная чашка. Мы не знаем цены на эту музыку, которую мы — если можно так выразиться — видели только что собственными глазами, но всё-таки также кладём немножко денег в жестяную чашку. Мы ли или другой кто, во всяком случае кто-то заплатил исключительно хорошо, потому что вся труппа прямо рычит от удовольствия, а старый танцор желает выкинуть что-нибудь ещё более необыкновенное за полученные деньги, — он снова принимается танцевать. Он подходит так близко к нам, что мы принуждены встать и забиться в самый угол, тогда он выполняет ещё один выход. И мы никогда не видывали, чтобы старик так мало щадил себя.

Тут музыканты закуривают по новой папиросочке и уходят. Они никому не кланяются, никого не благодарят; они поиграли, им заплатили, и делу конец.

Но вот начинает сказываться действие кофе: я чувствую приятную истому, меня слегка знобит, руки у меня дрожат. Нам хочется есть. Но здесь нет кушаний. «Poulet» [12] Цыплёнок (франц.). — говорим мы. Тот же турок опять переводит, но слуга улыбается и трясёт головой в знак того, что у них нет кушаний.

Но нам хочется остаться здесь, тут так хорошо, а так как мы при том же утомлены от кофе, то нам не охота двинуться с дивана. «Дай ему маленькую взятку», — говорит моя спутница. И я даю ему взятку. Он виду не подаёт, что в руку его попала хоть какая-нибудь монетка; однако мы видим, что он что-то соображает. Вдруг он принимает какое-то решение, выходит на улицу и не возвращается. Это он пошёл за цыплёнком! — соображаем мы. Но ведь есть и другой слуга, который не забывает нас и подливает кофе в наши чашки. И мы опрокидываемся навзничь, мы — турки, мы глядим в потолок. И головы наши начинают рассуждать:

«Как, в сущности, хорошо со стороны этого народа, живущего так близко от Европы, — так славно оградиться от всякой суетливости!» — думаем мы. Вот лежат здесь двадцать человек на диванах и наслаждаются утренним часом вместо того, чтобы торопиться на фабрику или в контору и корпеть там целый день. Чем живут эти люди? Они сменяются, одни приходят, другие уходят, у всех, как видно, есть время насладиться утром. По-видимому, всё это — люди различного общественного положения, от плохо одетого работника, промышляющего на рынке случайным заработком, до изящного эфенди [13] Эфенди (тур. efendi, от позднегреч. authentes — повелитель, господин) — в Османской империи форма обращения. Применялась к очень широкому кругу лиц, в частности, к духовенству, чиновникам, иностранцам. с рубином на мизинце. Один из них уж во всяком случае щёголь: волосы у него надушены, усы напомажены, одежда у него из тёмно-синего сукна, а на ногах — лакированные ботинки. А ближе к нам, на нашем же диване, сидит ремесленник. Мы опять видели его позднее в его маленькой лавочке на улице; он шляпочник, он расправлял публике старые чалмы. А вот сидит же он здесь, у него есть для этого время, есть возможность к этому. Простому человеку недорого стоит жить в этой стране, — ломоть хлеба, луковица и глоток фигового сока, смешанного с водой, могут служить достаточно сытным обедом для турка. А до работы и по окончании работы сидит он в кофейне. Или он сидит в тени ворот мечети и отдыхает, и отдаётся своей грёзе.

А тем временем западноевропейский социалист с неистовством набрасывается на газету.

Наш слуга возвращается назад с деревянным подносом, полным фруктов. Он принёс этот «завтрак» из лавки. Цыплёнка с салатом нет, а только несколько маленьких сладких печений. Но слуга несёт свою добычу с таким видом, словно он доставил нам всё, чего нам нужно. Ах, он не знает наших северных аппетитов! Пожалуйте-ка сюда бычачью ногу!

Тут мы в первый раз едим сырые, свежие фиги. Фрукт этот не понравился нам: он приторно сладок, противен, без соку и к тому же наполнен мелкими зёрнышками, точно кашей. Нет, фиги у нас дома были лучше, — то лакомство, которое лавочник получал прессованным, в ящиках. Вот это были фиги!