Стеван Сремац - Поп Чира и поп Спира

— А как же ты до сих пор себе жену не разыскал? — спрашивает его соседка Ракила, молодая смазливая вдовушка. — До каких пор бобылем будешь век коротать?

— Хе, что делать! Другую Пелу нелегко найти! — говорит Нича тихо и печально. — С тех пор как она умерла, взяло меня отчаяние, пропал и я сам и моё добро. Каким хозяином был — и вот до чего дошёл!

— А куда же делась, Нича, твоя мадьярка из Сенты… эта Какаш-Верка? — лукаво спрашивает Ракила.

— Совсем пропал — с малыми ребятами да от тяжкой тоски по Пеле, — притворяясь глухим, заминает Нича Ракилин вопрос. — И… так вот и пошло всё прахом! — тянет Нича, махнув рукой. — Так, должно быть, суждено. Разве я тут виноват?

— Эх, Нича, Нича, виноват ты, кругом виноват, — наседает на него Ракила. — Вздумал Какаш-Веркины сапожки талерами подковывать! А где она сейчас?

— Хе, с тех пор я и талера не видел, — печально отвечает Нича.

— Сбежала, — подсказывает другая соседка, — с каким-то эскадроном, со словацким уланским капралом.

— Так вы, значит, перья щиплете? — спрашивает Нича, желая переменить разговор. — А?

— Да, — отвечают ему, — к свадьбе вот готовимся!

— А кто же замуж выходит?

— Да пока ещё никто… но всё может быть, — говорит бабушка. — Слава богу, две девицы в доме.

— Как раз то самое, о чём я говорю, — замечает, ободрившись, Нича, — вот бы ещё нашу Ракилу…

— Никто меня не берёт, дорогой Нича! — дурашливо замечает Ракила.

— А ты больно разборчива, никого не ищешь, — говорит Нича. — Что тебе мешает выйти за вдовца?

— Кто это возьмёт, Нича, вдову с тремя детьми? — спрашивает Ракила.

— Так вот… ты вдова и я вдовец; что нам мешает? Мне всего сорок пятый пошёл, а сонник предсказывает, что проживу я сто лет и ещё три года.

— Шутишь ты, Нича, — говорит Ракила.

— Взял бы я тебя, Ракила, и не с тремя ребятами, а с девятью, как было у Юговича [84] Юг-Бодан — персонаж сербского эпоса. По преданию, у него было девять сыновей, погибших вместе с ним в битве с турками на Косовом поле в 1389 году. . Одному передал бы свою службу, а других бы господь, как говорится, на путь наставил… Ну, спаси вас бог, хозяева!

— Вот эта твоя служба как раз мне и не мила! Слишком много по ночам бродишь. Боюсь, Нича, как бы не пришлось по тебе сохнуть! Потому и не хочу!

— Верно говоришь! Ей-богу, не хочу и я!

— А почему, Нича, дорогой?

— Да что ж, от тебя ведь только хлопоты одни, а проку никакого. Знаешь, достославная община платит мне одному за то, что я столько домов и улиц охраняю. А сколько бы мне пришлось сторожей содержать из моего скромного жалованья, чтобы караулили мою улицу, пока я другие караулю, а? Какой в этом прок? Правильно я говорю, Ракила, а? — спрашивает Нича слегка заплетающимся языком, довольный тем, что поквитался с Ракилой за Какаш-Верку.

В эту минуту принесли копчёный язык и добрый кусок сала.

— Ну, Нича, бери этот копчёный язык, а то собственный-то у тебя уже заплетается, — говорит Ракила.

— Да не стоит, зачем беспокоились? — говорит Нича и суёт копчёный язык в рукав кабаницы (завязанный внизу, он прекрасно заменяет торбу). — Разговаривать мне больше не придётся, а чтобы трубить в рог, даже Неце-Заике язык не нужен! Кусок сала я на утро оставлю, — добавляет Нича, опуская сало в тот же рукав. — У Бучкаловых утром хлеб месят, забегу к ним раненько на горячую лепёшку да кстати скажу, что напал на след их вороных — тех, что увели у них со двора. А сейчас спокойной вам ночи всем! И тебе, Ракила, заноза ты этакая!

— Доброй ночи, дядя Нича.

— Эх, коли б всегда так ладно шло, и служить было бы приятно! Ну, газда Пера, — обращается Нича к хозяину, приложив палец к губам, — чур, молчок! А сейчас — доброй ночи, доброй ночи. И спасибо за радушный приём. Посидел бы ещё, да ведь если не буду трубить, никто не угадает, который час!..

Нича уходит, кто-то из домашних провожает его до калитки, запирает за ним и торопливо возвращается в тёплую комнату.

— Всё та же мокреть, и не видать, чтоб прояснялось, — замечает он, подсаживаясь к остальным.

Ещё некоторое время щиплют перья. Бабка позёвывает, клюёт носом, глаза у неё закрываются, но она продолжает щипать и складывать пух в одну кучу, а стерженьки в другую.

А девушки и соседки-молодицы все о чём-то перешептываются. Но вот у кого-то вырвалось громкое слово, кто-то фыркнул — и перья разлетелись во все стороны, а от внезапного звонкого девичьего смеха погасла свеча. Бабка проснулась и закричала сердито:

— Да будет вам! Ну вас совсем! Как заведёте, так конца-краю не знаете!.. Погодите, погодите — доживёте до моих лет!.. Сейчас вам всё нипочём, — ворчит бабка, полагая, что прохаживаются на её счёт. — Давайте собирайте перо. Пора на покой!