Стеван Сремац - Поп Чира и поп Спира

И все скорбно кивают головами и хвалят покойника. Перебирают разные его добродетели, о значительной части коих до сих пор не подозревала ни одна живая душа, а лучше всех осведомлена о них какая-нибудь первой подвернувшаяся под руку швабка Вавика или Бетика, которую растерявшиеся хозяева взяли для услуг. Говорит она на ломаном сербском языке, что вызывает смех и шутки на поминальном обеде. Но вот и его преподобие, поднявшись с места, молвит о покойнике доброе слово: «Право же, — говорит он, — не скоро дождёмся мы на селе такого, как он. Надо признаться: Проку нам не так-то легко заменить».

Так вот примерно жилось на селе преподобному отцу, а которому именно, об этом, полагаю, пока не было особой нужды упоминать, — ведь недаром же исстари говорится, что все попы на одну колодку. Да и правила поэтики требуют, чтобы писатель вызывал в читателе предельную любознательность, что, надеюсь, уже в приличествующей степени достигнуто. И сейчас мы, пожалуй, могли бы уже назвать этих двух попов, которые как раз и есть те самые два попа, чьими почтенными именами в качестве заглавия мы украсили нашу повесть, — а именно поп Чира и поп Спира. Каждый, кроме того, имел своё прозвище: Чиру звали поп Объедала, а Спиру — поп Мошна. Почему окрестили первого Объедалой, вы уже слышали, а почему другого Мошной, услышите.

Этим злосчастным прозвищем, на которое, как, впрочем, и отец Чира на своё, горько сетовал отец Спира, наделили его уже давно. Если верить россказням Чириной попадьи (ведь она закадычная подруга Спириной попадьи), а автор слышал и записал то самое, что слетело с её уст, отца Спиру прозвали так якобы вот за что. Давно ещё, в первые годы службы, он, забыв о своём дворянском звании и сане, замешался в толпу, которая кружилась возле сидящего на возу кума с криком: «Кум, мошна сгорит!» И что самое страшное и совершенно невероятное во всей этой истории — будто и он запросто толкался вместе с другими, когда кум швырял время от времени в толпу полные пригоршни крейцеров, двогрошек, среди которых попадались даже сексеры. Кинувшись за одним из брошенных таким манером сексеров, преподобный отец якобы оттолкнул кого-то, ставшего ему поперёк дороги, с такой силой, что тот, бедняга, отлетев, воткнулся головой в лужу и торчал посреди неё, словно стрелка луку. С тех пор, говорят, преподобный отец и получил прозвище поп Мошна, так его и по сей день постоянно за глаза величают, несмотря на то, что он неузнаваемо изменился с тех пор.

Тот и другой обитают в селе давно, с того самого дня, как поженились; а поженились они, как только одолели в Карловцах богословие, а одолели они его лет двадцать с лишним тому назад. Взяли они в жёны девиц из этого самого селения, в котором поповствуют и поныне. Отец Чира бракосочетался с поповой дочкой, а отец Спира — с дочерью церковного старосты; тот и другой — не по любви. В объявлении на соискание прихода было множество условий, о последнем из них они узнали уже тогда, когда приехали. Оба были уже великовозрастными н даже весьма бородатыми священнослужителями. Они приняли это устно им переданное условие и женились, потому что даже пономарь, предшественник нынешнего пономаря Аркадия, знал, что приход достанется лишь тем, кто даст согласие жениться на указанных двух красавицах. Что же оставалось делать окончившим семинарию кандидатам? Хороши невесты, а ещё лучше приходы — попы вступили в брак и никогда не раскаивались. И с тех пор обе пары жили душа в душу. Многое изменилось за это время, только их супружеская верность осталась незыблемой. Как вино из погреба отца Спиры или ракия из погреба отца Чиры — чем старей, тем лучше, — так и любовь супружеская с годами становилась всё прочнее. Но тем не менее кое-что изменилось. Изменился облик обоих попов и обеих матушек. Когда оба кандидата явились в село двадцать с лишним лет тому назад, они были тощи и худосочны, как подаяние богослова, а сейчас стали тучны, как народная казна. И не знаешь, кто толще, попы или попадьи. Обе попадьи были низенькие, раздавшиеся вширь, массивные, точь-в-точь как та фигура, что стоит на столе у господина нотариуса, в которой он хранит табак, — фигура эта поперёк себя шире, верхняя её половина поднимается, а в нижней лежит табак, всегда сохраняющий влажность.

И до чего же раздобрели попы! Того и гляди ряса под мышками лопнет, а пояс никак на брюхе не держится, так и лезет под самую бороду, поближе к шее. Бывало, отважится кто-нибудь из близких знакомых и потехи ради спросит, например, попа Спиру: