Стеван Сремац - Поп Чира и поп Спира

Ещё через день Юла пришла в огород после обеда, принялась полоть и, по обыкновению, запела. Песня полилась благодаря какому-то особому настроению, которое порождается молодостью и здоровьем, а вовсе не любовью, потому что Юла не была ещё влюблена (хоть это и десятая глава повести). Она ещё ни о ком не думала, ни о ком не мечтала ни днём, ни ночью; любила только своих цыплят да гусят, свою Милку, которую подарил ей отец ещё тёлкой, — и Юла опускала крейцеры и сексеры, вырученные от продажи молока, в свою глиняную копилку. И всё же ей было очень приятно, когда из огорода бабушки Макры послышался тамбур! До того хорошо, до того весело было полоть огород, что вместе с травой она выполола весь укроп, так что на следующий день пришлось для огуречного рассола занимать укроп у соседей и несправедливо обвинить раклинскую детвору, опустошавшую все соседские огороды. А день спустя Юла уже настолько осмелела, что затянула только что сыгранную на тамбуре песню. Ах, как обрадовался Шаца, услыхав, что в соседнем огороде откликаются на его песню. И только она закончила, заиграл и запел Шаца:

Прошло совсем немного времени — меньше, чем нужно, чтобы толком прочитать «Отче наш», как из огорода попа Спиры послышалась сначала (очевидно, только для приличия) старинная песня «Ах вы, тёмные лужки, бережки, расскажите мне, бедняжечке», а следом за ней, словно перепев на клиросах, послышался второй куплет той самой песни, которую раньше затянул Шаца:

Это был как бы ответ на заданный им вопрос, по крайней мере так понял Шаца, изучивший, как уже говорилось, все лабиринты женского лукавства.

Предоставляем теперь читателям, полагаясь на их фантазию, вообразить себе (если им приходилось хоть раз в жизни заводить роман подобным образом — через заборы и плетни), что испытывали Шаца с Юлой в ту минуту, потому что описать такое невозможно, это необходимо пережить и прочувствовать, чтобы, потом вспоминать всю жизнь. Радостно было обоим, и ему и ей. «Ясно, — думал каждый из них, — это обо мне». Шаца радовался потому, что точно знал: это поёт не госпожа Сида; а Юла тоже радовалась, потому что была уверена: на тамбуре играет не старая тетка Макра.

Так они переговаривались ещё несколько дней при помощи тамбура, а после уже перешли на прозу, то есть начали понемногу и разговаривать.

— Скажите, фрайлица, вы каждый день так прилежно работаете? — осмелев, спрашивает однажды Шаца.

Юла молча продолжает работать. Короткая пауза.

— Фрайла Юлиана, — не унимается Шаца, — вы, говорю, всегда такая прилежная… хе-хе, как сегодня?

— А вам какое дело? — бросает Юла, продолжая окапывать.

— А вам кто-нибудь помогает?

— Это вас нисколько не касается! — отвечает Юла, разбивая ком земли.

— Хе, а может, и касается! — говорит Шаца.

— А почему же это вас касается?

— Да вы же устанете, фрайла Юла! Вот даже вспотели… а потом простудитесь и…

— Ну и пускай простужусь!

— Но ведь можно и разболеться!

— Э, не очень меня это беспокоит — и разболеюсь!

— Но ведь этак можно и умереть!

— И пускай умру… есть, слава богу, кому обо мне погоревать. Или, может, вы будете меня оплакивать? — говорит Юла и перестаёт мотыжить.

— И ещё как! Я-то как раз и буду больше всех печалиться!.. С головы до пят в траур оденусь, фрайла Юла, право же! Не знаете вы ещё, фрайла Юла, какой я чувствительный…

— И-их! Какой же вы дерзкий! — Юла бросает работу и смотрит в упор на Шацу. — Как вам не стыдно! Убирайтесь сейчас же от этой щели! Ма… Сейчас позову маму.

Снова наступает пауза. Юла продолжает мотыжить; она очень сердита и упрекает себя за то, что пустилась в разговоры.

«Он меня будет жалеть! — повторяет про себя Юла. — Как вам это нравится? Бездельник этакий! Но я ответила ему как следует!.. Ушёл! — Однако Юла всё же прислушивается к тому, что происходит в соседнем огороде. — Ох, спина! Не моя будто! — И опёрлась на мотыгу, чтобы немного передохнуть. — Небось не пикнешь, парикмахеришка несчастный!»

А из соседнего огорода послышались сначала звуки тамбура, а затем и песня: