Ирен Немировски - Властитель душ

Он слушал стук дождевых капель по стеклу. Смотрел на темную хвою и высокие красноватые стволы сосен, блестевших под проливным дождем. До чего тихо! Зашуршала газета в руках бармена, но и шорох стих. Бармен ушел в комнатушку позади стойки – там он спал в свободные часы, – и Вардес снова остался один. Чем заняться? Подняться к себе? На свете нет ничего ужаснее гостиничного номера, где можно запереть крепкую дверь, и никто не узнает, никто не услышит, никто не вырвет тебя у смерти. Вардес вообразил, как теряет сознание, истекая кровью. Вот он лежит на красном ковре, кровь впитывается, ее не видно, а у него нет сил дотянуться до звонка. Вардес вздрогнул. Нужно заговорить страх. Дарио умел его заговаривать. Никто другой не имел власти над его страхом. Где Дарио?

Два последних года, стоило Вардесу испугаться, Дарио бросался на помощь. «А как же иначе? Я ведь ему плачу».

Он попытался сосчитать, во что ему обошелся Дарио. Дороже яхты, дороже полсотни скаковых лошадей, дороже гарема, но, по крайней мере, до сих пор он был постоянно рядом. Днем и ночью, как только сгущалась в душе у Вардеса тьма, предвестница ледяного холода и бездны ужаса, Дарио оказывался рядом. Порой Вардес ненавидел и презирал Дарио. Думал: «Он меня использует. Живет и жиреет за счет моего несчастья». Но вместе с тем слепо ему верил: «Он мне нужен, я без него умру».

Он резко встал с кресла, подошел к столику администратора, написал телеграмму и попросил отправить. Со вчерашнего дня он посылал Дарио уже третью телеграмму. Дарио приказал терпеливо ждать, но его терпение иссякло. Он сойдет с ума. Покончит с собой. Он нуждался в защитном магическом круге, который Дарио чертил своим волшебным голосом. Иногда Вардес пытался освободиться от власти доктора и вспоминал, каким увидел его впервые в 1920-м, когда случай – а вернее, Ангел Мартинелли – привел Асфара к нему в гостиничный номер. Плюгавым жалким метеком в тесном пиджаке с лоснящимися локтями, с тревожным выражением лица и голодным взглядом.

«Но он же привел меня в чувство. Он мне помог! Что мне делать?!»

Ощущение собственной слабости и малости присуще человеку; верующего примиряет с ним Бог, а неверующему, вроде Вардеса, нужна Его замена, чтобы почувствовать, что его защищают, оберегают, прощают, – в этом и заключалась гениальная догадка Дарио.

Но теперь Дарио покинул Вардеса. И тот пришел в отчаяние, как заблудившийся ребенок.

Его трясло от слепой ярости.

«Как он смеет задерживаться? Грязный шарлатан! Хочет, чтобы его упрашивали. Думает продать себя подороже! Будто я когда-нибудь скупился!»

Уже во второй раз он подозвал посыльного.

– Пришел ответ?

– Нет, мсье Вардес.

С тех пор как, по совету Дарио, он передал дела Элинор, о нем позабыли, его считали ничтожеством. Между тем он все еще хозяин! Как ему не хватало ненавистной прежде горы папок!

– Я жду ответа. Принесите мне его немедленно, как только придет, хорошо? – проговорил он небрежной скороговоркой, как говаривал в молодости.

– Разумеется, мсье Вардес, – ласково ответил посыльный, не сомневаясь, что Вардес ждет письма от женщины.

Вардес постоял у окна, глядя, как дождь сечет пустую террасу.

Секретарь, приниженный и робкий, осторожно приблизился к нему. Он боялся хозяина и сам себя стыдился. «Уверяю тебя, он сумасшедший, к тому же буйный», – писал он жене. Его жена искренне считала, что ей посчастливилось больше, чем госпоже Вардес: «Хоть я и вышла замуж за никчемного дурака, за дураком лучше, чем за сумасшедшим». Ее уверенность омрачали только сплетни машинистки, та утверждала, что «мадам Вардес до мужа и дела нет, она сама заправляет всем, а в любовниках у нее знаменитый врач, авантюрист Дарио Асфар».

– Ну и погодка, – вздохнул Вардес.

– Скверная, сударь… А вам не хотелось бы… немного прогуляться?

– Вы что, не видите, какой дождина?

– Вижу, сударь… Но я подумал… в автомобиле…

– В автомобиле? Ни за что! – рассвирепел Вардес.

Только Дарио, один Дарио умел избавить его от мучительного страха перед машинами – это его-то, который не так давно считал, что ни одна машина не мчит достаточно быстро. Он боялся машин, боялся поездов. Кто мог описать липкий ужас, который завладевал им при протяжном свистке паровоза? Перед глазами мгновенно вставала душераздирающая картина крушения – видения буквально раздирали его душу на клочки, – острые осколки стекол, шипящий опрокинутый котел, крики раненых – иногда он даже слышал хруст костей под колесами вагона. Не легче и с автомобильными катастрофами. А по ночам он боялся пожара. «Нет, нет, ничего этого нет и в помине, – думал он, внезапно очнувшись, – все это миражи, больное воображение… Дарио, Дарио, Дарио…»