Ирен Немировски: Французская сюита

В 1929 году Бернар Грассе получил по почте рукопись под названием «Давид Гольдер», прочитал, пришел в восторг и решил ее немедленно напечатать. Собравшись заключить с автором договор, издатель обнаружил, что, опасаясь неудачи, автор не сообщил ни своего имени, ни своего адреса, поставив только номер почтового ящика. Тогда Грассе поместил в газетах небольшое объявление, приглашая таинственного писателя в редакцию, чтобы с ним познакомиться.

Когда несколько дней спустя перед Грассе появилась Ирен Немировски, он не сразу поверил, что молодая, жизнерадостная, холеная женщина, прожившая во Франции всего-навсего десять лет, и в самом деле автор блестящего, дерзновенного, жестокого романа, поражающего мастерством. Романа писателя, достигшего творческой зрелости. Восхищаясь, но вместе с тем сомневаясь, он долго ее расспрашивал, желая убедиться, что молодая женщина не взяла на себя роль подставного лица, заменив какую-нибудь знаменитость, пожелавшую остаться в тени.

После появления «Давида Гольдера» Ирен Немировски сразу сама стала знаменитостью, ею восхищались такие не схожие между собой писатели, как еврей Жозеф Кессель и Робер Бразийяк, крайне правый монархист и антисемит, отдавший должное чистоте прозы молодой романистки, появившейся в мире французской литературы. Ирен Немировски родилась в Киеве, но французский язык знала чуть ли не с младенчества от гувернантки-француженки. Она бегло говорила на русском, польском, английском, баскском, финском, понимала идиш, следы которого чувствуются в «Собаках и волках», написанных в 1940 году.

Шумный литературный успех не вскружил голову Ирен Немировски. Она скорее была удивлена, что «Давид Гольдер», которого она сама называла без ложной скромности «маленьким романом», удостоился стольких похвал. 22 января 1930 года она писала своей подруге: «Неужели вы могли предположить, что я способна позабыть старых друзей из-за книжки, о которой поговорят две недели, а потом позабудут, как забывают все в Париже?»

Ирен Немировски родилась 11 февраля 1903 года в Киеве, в местах, которые в наши дни называют «идишланд». Семья ее отца, Льва Немировского (по-еврейски его звали Арье), происходила из украинского города Немирова, одного из главных центров хасидизма XVIII века, а сам он имел несчастье родиться в 1868 году в Елисаветграде, где с 1881 года начались и продолжались не один год еврейские погромы. Семья Немировских разбогатела на торговле зерном, и Лев немало поездил по стране, прежде чем добился успеха в сфере финансов, нажил капитал и стал одним из самых богатых банкиров России. На его визитной карточке можно прочитать: «Лев Немировский, президент совета коммерческого банка Воронежа, управляющий банком Московского союза, член совета частного коммерческого банка Петрограда». Он купил просторный дом на киевских холмах, на спокойной улице среди садов и лип.

Ирен воспитывалась добрыми заботами своей гувернантки и получила превосходное образование у прекрасных учителей. Однако ее родители мало интересовались семейным очагом, и девочка росла несчастным и одиноким ребенком. Отец обожал ее, ею восхищался, но жизнь свою делил между деловыми разъездами и игрой в казино, где проигрывал целые состояния. Мать, ее называли Фанни, от еврейского имени Фейга, родила дочь ради того лишь, чтобы порадовать богатого супруга. Однако рождение дочери она восприняла как первую весть об угасании собственной женственности и передала дочь на руки кормилицы. Фанни Немировская (1887, Одесса -1989, Париж) испытывала к Ирен что-то вроде отвращения, девочка никогда не видела ни малейшего знака материнской любви. Мать часами сидела перед зеркалом, оберегая себя от появления морщин, подкрашиваясь, делая массаж, а потом покидала дом в поисках любовных приключений. Она гордилась собственной красотой, с ужасом ловила признаки увядания, пугаясь участи женщин, рассчитывающих на услуги жиголо. И, убеждая себя в собственной молодости, она одевала и причесывала дочь — подростка как маленькую школьницу.

Ирен, предоставленная самой себе во время отпусков своей гувернантки, с головой уходила в чтение, пробовала писать и спасалась от безнадежного отчаяния, взращивая в себе свирепую ненависть к матери.