Ирен Немировски - Французская сюита

Противоестественная взаимная ненависть матери и дочери займет центральное место в творчестве Ирен Немировски. В «Вине одиночества» мы читаем: «В своем сердце она питала странную ненависть к матери, и эта ненависть росла вместе с ней… Она никогда не говорила «мама», свободно открывая дорогу двум слогам, она с усилием пропускала их сквозь сжатые губы, и ее «мым» походило на короткое ворчанье, которое с усилием и глухой болью вырывалось у нее из сердца». И дальше: «Искаженное гневом лицо матери приблизилось к ее лицу, она увидела блестящие ненавистные глаза, расширенные от ярости и испуга… Господь сказал: «Мне отмщение…» Что ж, тем хуже, я не святая, я не могу ее простить. Погоди, погоди немного, и ты поймешь! Ты заплачешь от меня, как я рыдаю по твоей милости!.. Погоди еще немного!»

Эта месть осуществилась с появлением «Бала», «Иезавели», «Вина одиночества».

Свои самые впечатляющие произведения Ирен Немировски замыкает рамками русско-еврейской среды. В «Собаках и волках» она описывает купцов первой гильдии, они одни среди евреев имели право жить в Киеве, где указом Николая 1 евреям было жить запрещено.

Ирен не отрекалась от еврейской среды Восточной Европы, в лоне которой продолжали жить ее дед и бабка (Яков Маргулис и Белла Щедрович), ее родители, несмотря на то что, составив себе состояние, они несколько от нее отдалились. Но в глазах писательницы финансовые операции и накопление капиталов в результате таковых выглядело занятием постыдным, при том что оно не имело никакого отношения к девочке-подростку, привыкшей к образу жизни богатых буржуа.

Описывая социальное возвышение евреев, писательница усваивает антисемитские предрассудки своего времени и наделяет своих героев предосудительными с точки зрения современников стереотипами поведения. Под пером Немировски возникают портреты евреев, написанные в самой жесткой и унизительной манере, она созерцает их завороженная ужасом, не отрицая, что разделяет их судьбу. И дальнейшие трагические события станут подтверждением этого ее ощущения.

Сколько ненависти к самой себе открывается в ее описаниях! С головокружительным стремлением к крайностям она усваивает точку зрения, что евреи принадлежат к «низшей расе», обладающей явственными для всех отличительными чертами, хотя, разумеется, использует это понятие не в том смысле, в каком оно сформируется в тридцатые годы и окончательно закрепится в нацистской Германии. Вот черты, характерные для евреев, которые мы встречаем в ее произведениях: курчавые волосы, горбатый нос, влажные руки, крючковатые пальцы и ногти, смуглая, желтоватая или оливковая кожа, близко посаженные черные масляные глаза, тщедушное тело, тугие, черные завитки, бледные щеки, неровные зубы, подвижные ноздри; прибавим к этому еще страсть к наживе, занозистость, истеричность, наследственное умение «сбыть недоброкачественный товар, спекулировать валютой, быть удачливыми коммивояжерами и посредниками при торговле поддельными кружевами или контрабандой…».

Бичуя вновь и вновь «еврейскую сволочь», она пишет в «Собаках и волках»: «Как еврей он болезненнее и живее, чем христианин, реагировал на присущие евреям особенности. Безудержная энергия, зверская — другого определения он подобрать не мог — жажда добиться желаемого, полное пренебрежение к мнению окружающих отложилось у него в голове под этикеткой «еврейская наглость». Как ни покажется странно, но писательница завершает свой роман нотой безнадежной сочувственной верности: «таковы они, мои; вот какая у меня семья». И, внезапно поменяв перспективу, она пишет от имени евреев: «Притворы-европейцы, как же я ненавижу вас! Все, что вы называете успехом, победами, любовью, ненавистью, я называю деньгами! Слово другое, но обозначает то же самое!»

Иными словами, Немировски находится вне духовной сферы евреев, вне культурных богатств, накопленных евреями Восточной Европы. В интервью, опубликованном 5 июля 1935 года в «Универ израелит» писательница говорит о том, что гордится своей принадлежностью к еврейской национальности, и возражает тем, кто видит в ней врага своего народа из-за той картины, которую она изобразила в «Давиде Гольдере»: «Для французских евреев, живущих во Франции из поколения в поколение, вопрос национальности играет незначительную роль, но есть евреи-космополиты, для которых любовь к деньгам вытесняет все другие чувства».

«Давид Гольдер» — роман, начатый в Биаррице в 1925 и законченный в 1929 году, рассказывает историю Гольдера, еврейского магната, выходца из России, финансиста международного масштаба: о его восхождении, его процветании и сенсационном крахе его банка. Глория, его стареющая супруга, открыто живущая с любовником, требует все больше и больше денег на поддержание роскошного образа жизни своего возлюбленного. Разоренный, побежденный старик Гольдер, в прошлом гроза биржи, вновь становится жалким бедным евреем из Одессы, каким был в молодости. Однако из любви к своей неблагодарной и легкомысленной дочери он решает восстановить свой капитал. Одержав победу в последней партии, Гольдер умирает на грузовом судне во время страшной бури от истощения сил, пробормотав несколько слов на идише. Умирает он на руках еврея-эмигранта, который в надежде на лучшую жизнь сел вместе с Гольдером в Симферополе на этот отплывающий в Европу корабль. Гольдер испускает дух, так сказать, среди своих.

Читать дальше