Ричард Олдингтон - Сущий рай

— Ах, я не могу тебе сказать, не могу! — стонала она, ломая руки в невыразимом отчаянии. — Ты будешь меня презирать.

— Ерунда, — сказал Крис, чувствуя, что настал момент проявить некоторую твердость. — Говори же, что такое?

— Я… я не могу, Крис, не могу!

Слезы катились по ее щекам, и Крис чувствовал, что она действительно глубоко страдает; не было ни игры с кружевным платочком, ни умышленно патетических взглядов; она, кажется, даже не замечала, что плачет. Что делать? Подобная сцена могла очень скверно отразиться на ней в ее теперешнем положении, но так или иначе все это нужно выяснить.

— Отец знает о том, чего ты не хочешь рассказать мне?

— Ах нет, нет!

— Мать знает?

— Нет! Ах, не рассказывай ей!

— Джерри знает?

— Да.

— А! И ничем не может помочь?

— Нет.

«Получается что-то вроде мрачного варианта детской игры в вопросы и ответы, — подумал Крис, — но я должен докопаться до истины».

— Когда это произошло? — настаивал он.

— Не знаю.

— Не знаешь! Ну а когда ты это обнаружила?

— В Монте-Карло.

— Понятно. А как ты это обнаружила?

— Доктор сказал — сказал…

— Доктор! — Крис почувствовал, что он опять сбился со следа и вернулся все к той же беременности. — Так что же сказал доктор?

— У меня была сыпь и…

— И что?

— Он взял мою кровь на исследование и…

— Что! — воскликнул Крис, чувствуя, как вся кровь леденеет в нем от ужасного подозрения. — Ты говоришь, он взял кровь на исследование?

— Да, — прошептала она почти беззвучно.

— Реакция была положительная? — твердо спросил Крис.

Жюльетта ничего не ответила, только отвернулась.

— Положительная? — повторил Крис.

Жюльетта кивнула и спрятала лицо в ладонях: все ее тело сотрясалось от рыданий.

Крис сидел совершенно неподвижно, уставившись на нее невидящим взглядом. У него было странное смутное ощущение, что нечто подобное происходило с ним когда-то раньше. Да, он вспомнил. В тот раз он повредил себе сухожилие на ноге и беспомощно лежал на земле, не в силах подняться, оглушенный болью. Тогда так же кровь отливала от лица, холод сковывал тело, взгляд застилала пелена, он чувствовал легкую тошноту и то же наивное недоумение — неужели это действительно случилось со мной? Тот же наивный подсознательный протест — почему это должно было случиться именно со мной? Почему я не могу быть таким, как минуту назад? И потом, как долго это будет продолжаться? Кончится это когда-нибудь? Я не могу этого выносить! И все это время какое-то странное ощущение, точно он стоял в стороне, наблюдая все происходящее критически — с убеждением, что это неправда. И как тогда казалось невероятным, что можно испытывать такую сильную физическую боль от разорванного сухожилия, точно так же теперь казалось невероятным, что можно переживать такое острое нравственное страдание. Это неправда, это неправда! Но боль не ослабевала.

Он нагнулся как можно ниже, чтобы вызвать прилив крови к голове, борясь с головокружением. Он был почти убежден, что это неправда, что нечто, заставлявшее его лишиться чувств, сейчас пройдет, что оно уже проходит. Но это «нечто» не было, не могло быть тем, о чем говорила Жюли.

Через минуту или две он снова обрел способность сидеть прямо; но он был бледен и весь дрожал. Жюли по-прежнему была перед ним, сгорбившаяся в безнадежный комочек истерзанной отчаянием плоти. Он снова услышал пронизывающий сердце звук ее рыданий, в котором звучала такая беспомощность перед лицом несчастья, что ему захотелось крикнуть, чтобы заставить ее замолчать. Неужели это правда, неужели это возможно? Она, во всяком случае, верила этому. Нужно выяснить, в чем дело.

— Жюли! — прошептал он.

Она или не слышала, или не могла ответить. Он видел ее прекрасные, тщательно уложенные волосы, которые казались такими живыми и юными, тонкую склоненную шею, в которой было столько трагического пафоса, — так, должно быть, склонялась на плахе шея Анны Болейн, — видел восхитительное изящество ее пальцев и обнаженной руки. Никогда раньше он не сознавал с такой ясностью красоту своей сестры: это было нечто слишком хорошо Знакомое, слишком само собой разумеющееся. «Мы ценим только то, что теряем, — беспомощно подумал он. — Возможно ли, что она потеряна, что ее прекрасное тело, такое живое и здоровое на вид, уже тронуто болезнью, обречено на ужаснейшее безобразие и разложение?..»

И, о господи, она ждет ребенка!

Ужас этой мысли вывел Криса из оцепенения. Он вскочил и принялся лихорадочно расхаживать взад и вперед по своей маленькой комнате. Возьми себя в руки, возьми себя в руки. Необходимо что-то сделать. Но что?