Ричард Олдингтон - Сущий рай

— Говорит, будто она леди Хартман, — сказала хозяйка, еще более свирепо шмыгая носом.

— Моя сестра! — воскликнул Крис, в изумлении вскакивая на ноги. — Попросите ее сейчас же сюда, пожалуйста.

— Ваша сестра! Леди Хартман! Хм, — сказала хозяйка. — Не знаю, могу ли я позволять молодым женщинам приходить в такой поздний…

— Не болтайте вздора, — резко сказал Крис. — И будьте любезны не вмешиваться не в свое дело.

Он протиснулся мимо нее и заглянул в колодец зловонной лестничной клетки.

— Это ты, Жюли? — позвал он. — Иди сюда!

Хозяйка куда-то исчезла, и Крис вернулся в комнату. Он сунул в карман письмо Марты, которое он только что перечитывал, пододвинул свое единственное кресло к камину и подбросил в тлеющий огонь еще несколько кусков антрацита. Зачем пришла Жюли? Неужели они узнали о Марте? Ну если они только попробуют вмешаться, он будет драться всерьез. Или это — более вероятно — какой-нибудь новый дурацкий проект и Жюли послана к нему для переговоров? Но почему в такой поздний час?..

— Крис!

Он поднял голову и увидел Жюли, стоящую на пороге. В скудном свете Крис, смущенный ее неожиданным приходом, успел только разглядеть, что она без шляпы, что на ней длинная меховая шубка поверх бального платья и что ее красивое лицо очень бледно.

— Привет! — сказал Крис, пытаясь быть спокойным и деловитым. — Входи. Прости, что тебе пришлось ждать.

Он шагнул к ней навстречу, намереваясь пожать ей руку и обменяться традиционным братским поцелуем. Она оттолкнула его.

— Не целуй меня, не целуй меня! — испуганно воскликнула она.

— Ах так! — несколько обиженно сказал Крис, закрывая дверь и задергивая старую ветхую портьеру, чтобы насколько возможно оградить себя от любопытства квартирной хозяйки. — Но по крайней мере будем друзьями хоть настолько, чтобы пожать друг другу руки.

— Нет, нет, — пробормотала она с таким ужасом, что Крису это показалось ни с чем не сообразным. — Ты не должен даже прикасаться ко мне. Не должен!

— Черт возьми, что ж я, по-твоему, такой уж пария? — сказал Крис, теперь окончательно оскорбленный. — Неужели ты только для того вышла из своего аристократического затворничества, чтобы показать мне, что я недостоин даже твоего прикосновения? Но…

— Можно мне сесть? Я очень, очень устала.

— Разумеется. Садись в кресло. Оно ветхое, но твой легкий вес оно выдержит.

Жюльетта не села, а скорее упала в кресло и трагически уставилась на огонь. Крис посмотрел на нее внимательнее. Усталость? Вид у нее действительно был усталый, больше того, чертовски скверный и до последней степени несчастный. Он почувствовал угрызения совести за свою грубость; ему стало гадко, что он проявил себя таким нечутким, не понял сразу, что она страдает.

— Жюли! — окликнул он.

Она взглянула на него испуганными глазами затравленного зверька, точно ожидая, что он вот-вот накинется на нее.

— Я не хотел обидеть тебя, — поспешно сказал он, потрясенный страдальческим выражением ее лица. — Прости меня. Я… ну да что там. Ведь что-то случилось нехорошее, Жюли. Что именно?

— Сейчас, — не выговорила, а скорее прошептала она. — Сейчас я скажу. Дай мне отдохнуть минутку и почувствовать, что ты со мной.

Жюли закрыла глаза и откинулась на спинку кресла, обивка которого, как внезапно понял Крис, была слишком грязной, чтобы служить опорой для такой изящной головки. У него было неясное чувство, что он должен был бы положить ей под голову чистый носовой платок. Что, собственно, произошло? Ссора с Хартманом? Или родители потребовали еще денег?

Лицо Жюли с закрытыми глазами казалось трагически несчастным; в нем было такое страдание, что Крис заморгал, отгоняя слезы. Он пошарил в карманах, отыскивая папиросу, чтобы подбодриться, и продолжая в то же время с тревогой смотреть на сестру. Согревшись у камина, Жюли распахнула, не снимая, свою шубку. Внезапно Крис подался вперед, пристально всматриваясь.

«Она беременна, — сообразил он. — Так вот оно в чем дело! Но отчего ж она так огорчена? Она должна была бы радоваться этому. Почему же она не чувствует радости? Ах, ну конечно, это действует на организм. Все говорят, что в такое время у женщин бывают всякие причуды. Какое свинство, что я был так груб! Нужно обращаться с ней очень бережно».

Он почувствовал большое облегчение и внутренне улыбнулся, пряча папиросы обратно в карман — не надо курить, ей это может быть неприятно.

По-видимому, беременность ее расстроила, подумал он. Интересно почему? Может быть, ей хотелось, чтобы ребенок был не от Хартмана? Бедная девочка! Ну что я могу сказать, чтобы утешить ее? Как примирить ее с жизнью? Как странно, что она страдает из-за этого. Женщин держат в неведении относительно самого главного в их жизни. Сумею ли я рассказать ей, какой это сложный и тонкий процесс, как удивителен механизм всего этого? Как в ее утробе дитя проживет за несколько месяцев многие миллионы лет эволюции? Сумею ли я заставить ее понять, какая это мужественная и хрупкая штука — жизнь, пробивающая себе дорогу к более полному сознанию в этом затерянном закоулке огромной и недружелюбной вселенной? Сумею ли я вернуть ей веру в жизнь, в то, что жизнь достойна страданий, на которые обрекает нас ее зарождение, и что, веря в жизнь, мы должны передавать ее дальше…