Яльмар Сёдерберг - Серьёзная игра

Туре Торне? Ах да, это, верно, по поводу пьесы. Вбил же парень себе в голову это сочинительство…

Он взял со стола пачку телеграмм и рассеянно пробежал глазами.

— Как там Стриндберг? — спросил он молодого сотрудника, заглянувшего к нему за номером французского журнала.

— Видно, дело к концу…

Зазвонил телефон. Это Торне. Он справился, нельзя ли ему прийти сегодня.

— Буду рад, — сказал Шернблум.

Почти тотчас в дверях вырос Хенрик Рисслер.

— А где же господин Туре Торне? Он звонил мне давеча и не отстал до тех пор, покуда я не пообещался ему прийти послушать его пьесу.

— Сейчас он будет. Присядь. Рисслер уселся.

— Пьеса, надеюсь, скверная. Не хватало еще конкурента. Послушай, тут ведь рядом был очень милый погребок. Ты мне позволишь послать туда мальчишку за виски и содовой?

— Отчего ж…

Явилось виски, и почти тотчас — Торне.

— Садись вот сюда, за мой стол, тут лучше видно. Торне сел и разложил бумаги на столе под зеленой лампой. Арвид сел на краешек дивана рядом с Рисслером.

— В ваших же интересах, господин Торне, — сказал Рисслер, — я предлагаю прежде выпить, а там уж слушать. Вот увидите, критики смягчатся. Выпили. И Торне начал читать.

Это был скорей черновой набросок, чем готовая вещь.

Читая, он дополнял недописанное, объяснял наметанные на скорую руку сцены.

Сначала Арвид едва слушал. Но понемногу его захватывало странное чувство. Тяжелая тоска. Противный страх. За ходом действия он почти не следил, и сюжет весь почти перепутался у него в голове. Его занимало совсем другое. Он даже спросил себя: уж не сплю ли я? И все это во сне? И он тер рукой ледяной лоб, пока Торне читал дальше, одну сцену за другой.

Речь в пьесе шла о молодой женщине — она звалась Лаура фон Стиллер. Муж ее старик, историограф и философ с именем, очень богатый. У старика замок в Вестерманланде, где и проходит действие первого акта. Но она не любит мужа. Она любит молодого офицера, ненавидящего, впрочем, свое кровавое ремесло и мечтающего стать поэтом… Отец ее также выступает на сцену. Он всемирно прославленный художник, полотнами его увешана целая стена в Люксембургском музее. Отец — резонер пьесы.

— Я уж думал, — прервал Туре свое чтение, — не согласится ли Фредерикссон его сыграть.

— Конечно, согласится, отчего же? — отозвался Хенрик Рисслер.

И Торне читал дальше.

Арвид, сгорбясь, сидел на диване. То и дело удивительно знакомые мелочи, услышанные не впервые реплики выводили его из рассеянья…

«Лаура (мужу). Хочешь знать правду? Муж (веско), К чему она мне? Правда вредна. Лишь иллюзии и заблужденья движут миром…»

А сцена Лауры с юношей, которого она любит: «Я знаю, Артур, — знаю, хоть и слишком поздно, — нам друг без друга нельзя!»

Узнал он к тому же, что у Лауры два брата; один из них служит в суде и воплощает узкую буржуазную мораль; другой — в последнем акте возвращается из Америки и с помощью своего огромного состояния разрешает конфликт…

Торне кончил читать. Помолчали. Потом Хенрик Рисслер сказал:

— Что ж, господин Торне, у вас, я думаю, есть дарованье. Но что сказать о неоконченной пьесе? Это ведь всего только набросок.

— Разумеется, — ответил Торне. — Я вас предупреждал. Но как вам кажется сам конфликт?

— Э, батенька… Конфликт, разрешаемый деньгами… В жизни оно, конечно, бывает… Да только извлечь из этого интерес для сцены… И знаете что? Если позволите еще одно замечанье — ваша фру Лаура, на мой взгляд, немного надуманна, искусственна… В нее не верится. Ну, мне, однако ж, пора. Благодарю за удовольствие. Прощайте!

Рисслер ушел.

Туре Торне мерил пол большими шагами.

— Идиот! — пробормотал он сквозь зубы. — Надуманна! Искусственна! Сам он искусственный! Да если хочешь знать, я ее списал с натуры. Только это строго между нами, — повернулся он к Шернблуму. — Речь идет о чести женщины, ты понимаешь?

— О, разумеется, — сказал Шернблум. — Но я ведь тебя и не спрашиваю, кто она?

Торне добавил, как бы в рассеянности:

— У нас полгода назад была связь. Теперь все в общем-то кончено. Правда, мы с ней думаем поехать в Норвегию этим летом.

Арвид Шернблум прикрыл ладонью глаза, так, словно их резал свет.

— Как же? — сказал он. — Ты же говоришь, у вас все кончено?..

— Ах, видишь ли, — ответил Торне, — надо ведь остерегаться, как бы тебя не окрутили. Хоть немножко успеть пожить. Да к тому же она на пять-шесть лет старше, чем в пьесе… Но что это с тобой? Тебе плохо? Выпьем-ка лучше. Твое здоровье!