Яльмар Сёдерберг - Серьёзная игра

— Разводиться? — сказала она. — Мне с тобой разводиться. Да о чем ты? Опомнись!..

— Дагмар, милая, — сказал он. — Ты так и не поняла. Я люблю другую…

Она его не слушала.

— Разводиться? — повторяла она. — Да зачем же разводиться? Ты изменил мне. Это подло. Но не так ужасно, чтобы нельзя простить. Мужчины все одинаковы.

— Боюсь, что как раз простить-то и нельзя. Прощают тех, кто кается, кто обещает исправиться. Я же ничего такого не могу тебе обещать.

Она смотрела на него, не понимая. Потом вдруг она бросилась на диван, уткнулась головой в подушки и безутешно разрыдалась. Теперь уж это была не сцена, не игра. Была несчастливая женщина, корчившаяся от муки, и мужчина, страдавший ее мученьем.

Он сел на краешек дивана, стал гладить ее по волосам.

— Не плачь, — говорил он. — Не плачь, Дагмар! Не стою я твоих слез! Я не могу просить у тебя прощенья, я не каюсь. Но все равно, ты прости меня хоть за то, что я сделал тебе больно. Каждый из нас виноват, и страшно виноват перед другим. Ну, давай простим друг другу, раз нам пришло время расстаться.

Она села на подушках:

— О чем ты? Тебе про меня наговорили?

— Нет, я ничего не слышал. Я говорю про «тайную помолвку». Ты ведь прекрасно знала, что жениться на тебе я не хочу. И ты заманила меня в капкан. А так начавшийся брак не сулил счастья. И вот ему конец. Нам остается только простить друг другу все грехи и расстаться друзьями.

Она смотрела на него невидящими глазами.

— Не надо так говорить. Замолчи. Разводиться. Зачем нам разводиться? Отчего нельзя оставить все по-прежнему? И кто она такая, эта твоя Лидия?

— Как же оставить все по-прежнему? Ведь ты же теперь знаешь. А значит, все уже не по-прежнему. Ты ведь сама сказала, что не потерпишь «любовницу». Так как же все может остаться по-прежнему?

Она рыдала, всхлипывала и рыдала.

— О, Господи, — выкрикивала она среди рыданий, — и зачем я держала над огнем это несчастное письмо! Не знала бы я, что в нем, и все бы было, как прежде!

— Ну, не убивайся. Все равно так не могло продолжаться. Всему приходит конец. Оба мы обманывали друг друга. Жить вместе дальше нам нельзя. Однако уж поздно, скоро четыре часа, оба мы намучились, устали. Я пойду, а ты постарайся уснуть. Нам обоим надо выспаться. Завтра тоже будет день, и надо будет вставать. Спокойной ночи!

Он хотел идти к себе. Она его не пустила.

— Нет, ты сначала скажи мне, — требовала она, — кто такая эта Лидия.

— Дагмар, милая. Ну как ты сама представляешь себе? Что я могу тебе на это ответить?

— О, — вскрикнула она. — Так ты думаешь, я не догадалась! Конечно, одна из тех кривляк, что играли в твоем ревю. Это фру Корнелл!

Фру Корнелл, исполнявшую маленькую роль в новогоднем представлении, действительно звали Лидией. Ей было под пятьдесят, и даже в таком возрасте можно бы быть покрасивей.

От неожиданности он расхохотался. Но Дагмар твердила свое:

— Думаешь, я не вижу, что ты притворяешься. Вовсе тебе не смешно! Я знаю, знаю — это она! Ладно же, кланяйся ей от меня, только пусть будет поосторожней!

Он представил себе длинную цепь ее козней против совершенно ни в чем не повинной фру Корнелл. И он сказал:

— Дагмар, милая. Не пытайся отгадать. Она подписывается «Лидия», только когда пишет ко мне, на самом деле у нее другое имя.

Дагмар не поддалась на эту удочку.

— Я не так глупа, как ты воображаешь, — твердила она. — Это она. Она. Я знаю.

Она стояла на своем, ее самолюбие, очевидно, тешила такая «Лидия», которая была куда хуже ее во всех отношениях — и внешне, и нравственно, и вдобавок гораздо ниже стояла на общественной лестнице. Он сказал:

— Поздно уже. Давно ночь. Не лучше ли лечь спать и продолжить дебаты завтра утром?

— Что же! Спи себе, если можешь. Спокойной ночи! И она ушла к себе.

Он пошел в свою комнату и медленно стал раздеваться, вслушиваясь в шумы квартиры и звуки за окнами. Он слышал, как жена прошла в переднюю, потом на кухню! Он слышал, как она повернула и вновь завернула кран. Он слышал, как по улице прогрохотала повозка.

Он и не пытался уснуть.

Он разделся, лег и лежал в постели без сна. Так прошло полчаса, может быть, час. Потом в дверь тихонько постучали.

Он молча вслушался. Дверь была заперта на ключ.

В дверь снова постучали. И он услышал голос Дагмар, надтреснутый, молящий:

— О, Арвид, Арвид! Открой мне! Я не могу спать Мне так страшно.

Он молчал.

— О, Арвид, забудь все, что я тебе наговорила! Прости меня. Мне так страшно одной! Впусти меня!