Казимеж Тетмайер - Ha горных уступах

— Тут мы ночевать будем, тятька?

— Тут!

— А завтра дальше пойдем?

— Посмотрим.

Ночь, день и еще ночь отдыхал Куба Водяной со своими девками. Уж и коза к концу пришла. Утром, после второй ночи, в Батыжовцах, в деревне, поднялся переполох. Из стада, что паслось под Татрами, пропал вол. И переполох с того дня все рос в околодке. То на странствующего купца кто-то нападет в лесу, убьет и ограбит, то подкрадется к деревне, или к городу, заберет там все, что можно, — то из стада пропадет вол, корова, овца.

Кто?! — как?!

Раньше, бывало, разбойники нагрянут из Польши, из-за Татр, ограбят корчму, или усадьбу, украдут быка и уйдут туда, откуда пришли, а эти сидят на месте. Где?

Уж холодно становилось, а они все сидят. Грабежи, убийства сыпались так, словно Татры извергали их из себя и поглощали обратно. Околодок весь дрожал.

А тем временем девки Кубы Водяного подобрели, оделись в новые рубашки и юбки; а в шалаше между камнями яму вырыли, куда прятали медь, серебро, золото, кораллы.

— Теперь бы мы и хозяйство кое-какое купить могли! — говаривал Куба Водяной, лежа у огня, обросший, черный, грязный, между трех своих девок. Топоры были у них, ножи, даже пистолеты краденные.

— А я его ловко шарахнула! — говорит Рузя. — Сразу на землю свалился.

— Шарахнула и я!

— И я! — хвастается Викта.

— А того, который еще жив был, ты не хотела прикончить, когда мы приказывали!..

— Ко всему приучаться надо! — сказал Куба Водяной.

Люди встречали иногда на дорогах старого, седого мужика и трех девок, обтрепанных, босых.

— Откуда вы?

— Из Польши.

— Куда идете?

— Нужда нас гонит.

— Заработков ищете?

— Заработков.

Многие, сжалившись, милостыню им подавали, и никто не догадывался. Топоры у них были небольшие, спрятаны в мешках, пистолеты за пазухой. Ходили и разведывали, где можно украсть что-нибудь, где купец какой, корчма, скот. Когда нельзя было украсть, не убивши, убивали и пропадали в лесу, как призраки. Оставался после них только страх.

Лежал иногда Куба у костра по ночам, кутаясь в мешки и полушубок, и думал. Девки спали крепко, а он, старик, спал плохо. Думал о будущем. Пока всего хватит до поры до времени. Но скоро придет зима, — снег уже выпадал временами — тогда никто не выдержит в шалаше, в горах. Наконец, люди должны же заметить, кто здесь грабит. Старый мужик, седой, три женщины так-то так, да и это может возбудить подозрение. Грабежи продолжаются, было три убийства. Деньжат они уже сколотили немного. Надо домой возвращаться. Перезимуют, а весной — точно на работу пойдут, а на самом деле купят где-нибудь кусок земли и не вернутся больше. Уйдут за Новый Торг. Девки замуж выйдут, — толстые они теперь, краснощекие, отъелись так, что смотреть любо! Куба Водяной станет земельным Кубой. Судьба, слава Богу, изменилась.

А девки жили, как в огне. Научились бегать по горам, как козы, по лесам, как волки. Ветер обжег их лица, кровь пылала под загорелой кожей — огонь их жег.

Первая кража сошла у них хорошо. Отец нашел вола в сосновой роще, поймал за рога, морду окрутил тряпкой; увели его в чащу, Рузя — его обухом в лоб раз-другой, убила. Еды хватило на несколько дней, пока мясо не стало портиться.

И первый разбой на дороге тоже прошел удачно. Идет старый мужик по дороге с тремя девками. Купец их не испугался, хоть дело в было лесу. К тому же это было среди бела дня.

— Да славится имя Господне! — говорит старик, поравнявшись с купцом и снимает шляпу.

Купец, — должно быть, немец был, — не ответил, только головой кивнул, а старик в ту же минуту повернулся и бац его по голове дубиной. Купец упал. Старик его еще раз-другой, потом ножом дорезал.

Из девок только Рузя ударила его обухом. Зато второго, корчмаря, она первая уже пырнула ножом в горло, спящего. Велела Викте добить его, а сама с Улькой и отцом стала разбивать сундук с деньгами; Викта однако, не захотела. Но в третий раз, когда они снова напали на странствующего купца, и она уже ударила его обухом по темени.

Рузю охватило какое-то безумие грабежей и убийств. Когда они не шли никуда по нескольку дней, она не могла усидеть.

— Нужно поджечь когда-нибудь эти поселки, — говорила она, глядя с обрыва на города и деревни, рассеянные по Спижу и Липтову.

Теперь уже не старик-отец, а она была атаманом. Шла вперед с топором под мышкой, с пистолетами за пазухой. Она добыла оружие. Ограбила кожевенную лавку в Попраде; там и оружием торговали. Проскользнула одна ночью через окно, отогнув в нем решетку топором настолько, чтобы можно было пролезть. Если бы ее кто-нибудь услышал или увидел, она бы погибла. Отец и сестры стояли за углом дома, напротив, и были готовы и к защите и к бегству. Если бы не удалось ее отстоять, уж лучше было пожертвовать одной головой, хотя бы и дочери и сестры, чем жертвовать всеми своими. Сердца у них дрожали в груди. Это была самая дерзкая, самая смелая их кража.