Стефан Жеромский - О солдате-скитальце

Тем временем Матус Пулют быстро полз по полю битвы, разыскивая своего друга. Во время боя он притворился раненым и лежал среди трупов. Теперь он поднялся с земли и, прижимаясь к краю похожей на чашу котловины, в которой лежало озеро, направился к замеченному им месту. Он легко отыскал раненого среди убитых врагов. Левая щека у молодого солдата была окровавлена, все левое плечо залито кровью, глаза открыты и безжизненны. Матус приложился ухом к его груди и стал слушать. Через минуту он схватил его под мышки, приволок на берег озера и стал поливать ему голову водой. Кровь обильно выступила из‑под ремня на левом плече. Тогда старый солдат осторожно расстегнул мундир товарища, снял с его шеи платок, разорвал рубаху и отыскал рану. Пуля раздробила плечо, забив между костями клочья мундира и рубахи. Опытный вояка совершенно варварским способом вынул их быстро из раны, промыл ее водой и стал искать, чем бы перевязать раненому плечо. Тут его внимание привлекли офицерские палатки. Он опрометью кинулся к ним и в первой же палатке нашел узелок с тонким бельем. Захватив узелок и разбив попутно каблуком красивую шкатулку, которую он не мог впопыхах открыть, Матус сунул за пазуху найденные в ней флаконы, гребни, серебряные щетки и кубки и бегом вернулся к раненому. Изорвав принесенные рубахи на длинные полосы и еще раз промыв кровоточащую рану, он туго забинтовал плечо. Потом он влил в рот своему не приходившему в сознание другу вина из плоской фляги, найденной в той же офицерской шкатулке, вытер ему лицо и стал трясти его, шепча с грубоватой нежностью:

— Фелек, ты у меня смотри!.. Нам нужно уходить, а то немчура сейчас заявится. Фелек! Нам нельзя здесь сидеть. Ну, открой глаза — тебе говорят!

Раненый действительно начал глубоко дышать, но глаза его все еще ничего не видели. Матус положил его голову на камень, повернул лицом к солнцу, а сам еще раз обошел палатки. Он взял в них все, что можно было съесть и выпить, вернулся к приятелю, сел возле него и стал быстро есть, вернее, пожирать все что попало: твердый как камень хлеб, объедки жареной курицы, большие куски швейцарского сыра… Сидя на земле и закусывая, он быстрым взглядом осматривал поле боя.

На всей обнаженной земле в долине между горами и на берегах озера стоял стон и плач. То тут, то там среди камней шевелились люди. Двигались плечи, поднимались разбитые головы и руки, и уста тщетно взывали о помощи. Кровь ручьями стекала в озеро, и большие овальные пятна ее у берегов казались ржавчиной на синей воде. Легкий, теплый ветерок, напоенный запахом альпийских трав, дул из‑за Фурка и Сен — Готарда, из итальянских долин, из‑под теплого неба, и под его дыханием волны, как всегда, устремлялись к берегам, орошая стебельки низкой травы. То тут, то там на поверхность воды всплывали распухшие трупы и тут же исчезали в темной глубине посреди озера. У низкого берега волны, отхлынув, открывали лица, лбы, головы, руки, цеплявшиеся за камни, ноги, скрюченные в страданиях, плечи, сжавшиеся в предсмертном страхе. Еще ближе убитые и утопленники лежали целыми грудами, так что волны, ударяясь о берег, плескали между ними, как в расщелинах и ямах на высоком берегу.

Когда Матус подкрепился, из‑за вершин Нэгелисгретли показалось несколько человек. Они осторожно по дошли к краю перевала и заглянули вниз на Гримзельские озера. Это были французские фельдшера во главе с полковым хирургом. Один из них взобрался на выступ, опустился на колени и оглядел ближайший вал. Матус следил за этими людьми в надежде, что они помогут ему перевязать товарища; но фельдшер, стоявший на выступе, распластался вдруг на земле, скатился в углубление и пустился бежать в сторону Фурка. Все его спутники тоже бросились наутек. За каменистым валом послышался шум приближающихся австрийских частей, которые, поддавшись страху, бросали превосходную позицию и уходили все дальше.

Матус не мог терять ни минуты. Он делал знаки фельдшерам, показывая им на раненого, но те только промелькнули на перевале и помчались к истокам Роны. Тогда Пулют положил Феликса на каменную глыбу, пригнулся и легко, как мешок зерна, взвалил парня на спину. Руки у раненого висели, как плети, лицо облепили длинные мокрые волосы, голова, безжизненно падая, сдвигала старому солдату шляпу на глаза и мяла высокий султан. На тряпках, которыми было перевязано плечо парня, расплывались бледные кровавые пятна. По временам он что‑то шептал посиневшими губами, и из груди его вырывался стон. Матус подхватил правой рукой и прижал к бокам его ноги, крепко стиснул на груди его руки, сунул карабин под мышку и быстро зашагал. Тропа, выложенная гладкими камнями, довольно широкая и удобная, зигзагами сбегала вниз.