Кнут Гамсун - Новая земля (Новь)

"Да, я скоро приду. Послушай!" Тидеманъ остановился въ дверяхъ и еще разъ обернулся. "То, о чемъ мы говорили, мы никому не скажемъ, не правда ли? И въ четвергъ не покажемъ и виду, какъ будто ничего не случилось…"

Тидеманъ ушелъ.

Вечеръ опускается на городъ. Дѣла. кончаются, магазины закрываются, газъ потушенъ. Старые, посѣдѣвшіе хозяева запираются въ свои конторы, зажигаютъ лампы, достаютъ бумаги, справляются въ толстыхъ кассовыхъ книгахъ, заносятъ число, сумму и задумываются.

Между тѣмъ съ пароходовъ доносится непрерывный шумъ, — они до самой поздней ночи нагружаются и выгружаются.

Десять часовъ, одиннадцать. Кофейни биткомъ набиты, наплывъ посѣтителей громадный; по улицамъ ходятъ всевозможные люди въ лучшихъ своихъ одеждахъ, провожаютъ другъ друга, свистятъ женщинамъ и исчезаютъ подъ воротами и въ погребкахъ. Извозчики стоятъ у подъѣздовъ и слѣдятъ за малѣйшимъ знакомъ проходящихъ, болтаютъ между собой о своихъ лошадяхъ и отъ нечего дѣлать посасываютъ свои короткія трубки.

Проходитъ мимо женщина — дитя ночи; ее всѣ знаютъ; за ней идеть матросъ и господинъ въ цилиндрѣ, - оба быстро шагаютъ, каждый хочетъ первымъ догнать ее. Затѣмъ проходятъ съ сигарами въ зубахъ два молодца, они громко говорятъ, лержа руки въ карманахъ; а за ними снова женщина; вслѣдъ за ней опять два господина, быстро шагающихъ, чтобъ настигнуть ее.

Но вотъ теперь всѣ башенные часы въ городѣ одни за другими ударяютъ двѣнадцать медленныхъ ударовъ. Кофейни пустѣютъ, а изъ ресторановъ выходятъ потоки людей, отъ которыхъ несетъ пивомъ и жаромъ.

Въ гавани съ пароходовъ все еще раздается шумъ лебедокъ, и дрожки стучатъ по улицамъ; въ отдаленныхъ конторахъ одинъ купецъ за другимъ покончили со своими бумагами и мыслями; сѣдые господа захлопываютъ кассовыя книги, снимаютъ шляпы съ гвоздей, тушатъ лампы и идутъ домой.

Грандъ также выпускаетъ своихъ послѣднихъ гостей, — компанію, оставшуюся до самаго конца, молодыхъ, веселыхъ людей. Въ разстегнутыхъ пальто, съ тросточками подъ мышкой и со шляпами набекрень, плетутся они внизъ по улицѣ, громко разговариваютъ, напѣваютъ модную пѣсенку и шикаютъ одинокой забытой женщинѣ въ боа и бѣлой вуали. Общество поднимается къ университету; говорятъ о литературѣ, о политикѣ и, хотя среди нихъ нѣтъ разногласія, они все-таки всѣ очень возбуждены:

"Хо-хо, развѣ Норвегія не самостоятельная страна! Разумѣется."

"Такъ развѣ она не имѣетъ права выступить самостоятельно. Подождите, президентъ обѣщался взяться, какъ слѣдуетъ, за это дѣло; кромѣ того, скоро будутъ выборы."

И всѣ согласны съ тѣмъ, что выборы все покажутъ.

У университета трое изъ мужчинъ прощаются, и каждый идетъ своей дорогой домой, оба же оставшіеся ходятъ взадъ и впередъ, останавливаются передъ Грандомъ и обмѣниваются своими мнѣніями. Это Мильде и Ойэнъ. Мильде все еще разгоряченъ.

"Я говорю, что если Стортингъ и на этотъ разъ будетъ колебаться, то я отправлюсь въ Австралію; здѣсь немыслимо будетъ оставаться".

Ойэнъ молодъ и нервенъ; у него маленькое, круглое женственное лицо, блѣдное и усталое. Онъ прищуриваетъ глаза, какъ близорукій, хотя видитъ хорошо; голосъ у него мягкій и слабый.

"Я совершенно не понимаю, какъ можетъ все это васъ такъ интересовать. Для меня это безразлично". И Ойэнъ пожалъ плечами; ему надоѣла политика. У него покатыя плечи, какъ у женщины.

"Ну хорошо, я не буду больше тебя задерживать", сказалъ Мильде. "Кстати, написалъ ты что-нибудь?"

"Да, нѣсколько стихотвореній въ прозѣ", отвѣчаетъ Ойэнъ, тотчасъ же оживившись. "Между прочимъ, я очень жду того времени, когда попаду въ Торахусъ, — тогда я серьезно примусь за работу. Ты правъ, въ городѣ немыслимо оставаться".

"Ну да, но я подразумѣвалъ всю страну, но… Да, значитъ, въ четвергъ вечеромъ въ моей мастерской?… Скажи, старый другъ, не найдется ли у тебя кроны?"

Ойэнъ разстегиваетъ пальто и достаетъ крону.

"Спасибо, другъ, значитъ до четверга вечеромъ. Приходи пораньше, чтобъ помочь мнѣ немного устроить… Боже мой, шелковая подкладка! И у тебя я просилъ лишь одну крону! Пожалуйста, прости меня, если я тебя этимъ оскорбилъ". Ойэнъ улыбается и не обращаетъ вниманіе на шутку.

"Я бы сказалъ, можно ли встрѣтить теперь не на шелковой подкладкѣ? Чортъ возьми, почемъ ты платишь за это?" И Мильде щупаетъ костюмъ.

"Ну, этого я не помню, я никогда не могу запомнить цифръ. Это не по моей части. Счета отъ портныхъ я откладываю въ сторону и всегда нахожу ихъ, когда переѣзжаю".