Кнут Гамсун - Новая земля (Новь)

"Нужно сознаться, что ты, братъ, хитрый", сказалъ ему актеръ Норемъ на улицѣ: "Ты не подаешь и виду, и, не говоря ни слова, бросаешь намъ такой факелъ, передъ самымъ носомъ, и опять какъ будто ничего не было. Не много такихъ, которые тебѣ въ этомъ подражаютъ".

Адвокатъ Гранде и теперь не могъ удержаться, чтобъ не поважничать.

"Но у тебя есть враги, Иргенсъ". Я вотъ сегодня говорилъ съ однимъ человѣкомъ, который не находитъ ровно ничего особеннаго въ томъ, что по истеченіи двухъ съ половиной лѣтъ ты снова издалъ маленькую книжку.

На это Иргенсъ гордо отвѣтилъ:

"Я считаю за честь мало писать. — Дѣло не въ количествѣ".

Но послѣ онъ спросилъ все-таки, кто былъ этотъ врагъ. — Онъ не страдаетъ любопытствомъ, и всѣ знаютъ, что онъ очень мало интересуется мнѣніемъ людей; но все-таки это быль Паульсбергъ?

Нѣтъ, это не Паульсбергъ". Иргенсъ спрашивалъ и старался отгадать, но высокомѣрный Гранде не хотѣлъ выдать имени; онъ дѣлалъ изъ этого тайну и мучилъ Иргенса. "Однако, оказывается, ты совсѣмъ не неуязвимъ", сказалъ онъ и засмѣялся во все горло.

Иргенсъ пробормоталъ презрительно: "ерунда". Но, собственно говоря, онъ все еще былъ заинтересованъ, кто былъ этотъ человѣкъ, этотъ врагъ, который хотѣлъ умалить его заслугу. Кто бы это могъ бытъ, если не Паульсбергъ? — Иргенсъ ни на комъ не могъ остановиться, — изъ молодыхъ это былъ единственный.

Неожиданно его осѣнила мысль, и онъ сказалъ равнодушно:

"Ну, какъ я уже сказалъ, для меня не имѣетъ значенія узнать это жалкое имя; но если это Гольдевинъ изъ деревни, то, Боже мой, Гранде, зачѣмъ ты ходишь и повторяешь, что говоритъ такой человѣкъ? Впрочемъ, это твое дѣло. Человѣкъ, который носитъ грязный гребешокъ и сигарный мундштукъ въ одномъ и томъ же карманѣ… Ну, мнѣ нужно итти. — Прощай пока!"

Иргенсъ продолжалъ свой путь. Если не было иного врага, чѣмъ этотъ лѣсной дикарь, то это еще не опасно… Онъ опять былъ въ хорошемъ настроеніи и кланялся знакомымъ, которые ему встрѣчались, и былъ очень доволенъ. Его разсердило немного, что за его спиной злословили, но теперь это прошло; нельзя же было сердиться на старую обезьяну.

Иргенсъ хотѣлъ прогуляться по гавани, чтобы успокоиться. Этотъ болѣе или менѣе глупый разговоръ о его книгѣ былъ ему невыносимъ. Теперь уже мелютъ всякій вздоръ о двухлѣтней работѣ и о количествѣ поэзіи. Съ этой точки зрѣнія книга его провалится, потому что это не обширное произведеніе, благодаря Бога она не вѣситъ даже столько, сколько каждый изъ романовъ Паульсберга.

Когда онъ спустился въ гавань, онъ увидѣлъ голову Гольдевина въ одномъ углу набережной; тотъ стоялъ почти весь спрятанный ящиками и надъ ними виднѣлась только его голова. Иргенсъ прослѣдилъ направленіе его взгляда, но изъ этого ровно ничего не могъ вывести. Старый сумасшедшій человѣкъ вѣрно стоялъ и думалъ о какой-нибудь дикой фантазіи; смѣшно было смотрѣть на него, какъ онъ углубился въ свои мысли. Его глаза почти вылѣзали, они уставились на маленькое окошко конторы склада Генрихсена, онъ стоялъ не моргая и не обращая вниманія на то, что дѣлалось вокругъ него. Иргенсъ вначалѣ хотѣлъ подойти къ нему и спросить, не увидитъ ли онъ Олэ Генрихсена; послѣ этого онъ могъ перевести разговоръ на свою книгу и спроситъ, что онъ о ней думаетъ? Это было бы очень смѣшно; человѣкъ былъ бы принужденъ сознаться, что онъ цѣнитъ поэзію по вѣсу. Но, собственно говоря, какое ему до этого дѣло? Ему вѣдь совершенно безразлично, что этотъ человѣкъ думаетъ о поэзіи.

Иргенсъ прошелся по набережной; онъ обернулся. Гольдекинъ все еще стоялъ на томъ же самомъ мѣстѣ; Иргенсъ прошелъ мимо него, вышелъ на улицу и хотѣлъ снова итти въ городъ. Въ эту самую минуту изъ склада вышли Олэ Генрихсенъ и фрекэнъ Агата и увидѣли его.

"Здравствуй, здравствуй, Иргенсъ!" крикнулъ Олэ и протянулъ ему руку. "Хорошо, что мы тебя встрѣтили. И тысячу разъ спасибо за книгу, которую ты намъ прислалъ. Да, ты несравнимъ и поражаешь самыхъ близкихъ друзей, поэтъ, маэстро!"

Олэ говорилъ не переставая, радуясь работѣ другого: то онъ восхищался однимъ стихотвореніемъ, то другимъ, и снова благодарилъ его.

"Агата и я читали это и восторгались", сказалъ онъ. "Мнѣ кажется даже, что Агата немного всплакнула… Да, да, этого ты не можешь отрицать, Агата. Но этого нечего стыдиться… Да, что я хотѣлъ сказать, пойдемте вмѣстѣ на телеграфъ, я долженъ кое-что послать, а потомъ мы пойдемъ въ ресторанъ, если хочешь. У меня есть между прочимъ для васъ сюрпризъ".