Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.1. Рассказы и повести

Но все же и на службе он быстро выделился своей добросовестностью и знаниями и в конце концов стал шефом архива. Женился он на уроженке Нови-Сада, переехавшей к родным в Сербию; это была некрасивая, но образованная и начитанная девушка, живая, говорившая литературно-изысканным языком с оттенком искусственности и простодушного жеманства. После рождения первого, сразу же умершего, ребенка они жили без детей.

Два счастливых года своего отрочества провел Никола у этой супружеской четы, после чего ему пришлось испытать тяготы нелегкой доли отданного в торговое дело мальчика. Но Никола, старательный и покладистый, и внешне и внутренне похожий на своего дядьку Савву, все пережил и превозмог. Так миновали нескончаемые годы ученичества и еще более долгие годы работы приказчиком, и наконец настало время, когда Никола открыл свою лавку и женился на девушке из богатого и влиятельного в торговых кругах дома Каменковичей.

Тут жизнь Николы Капы переломилась надвое, если то, что досталось ему в удел после женитьбы на дочери Каменковича, можно было назвать жизнью. Как мы уже видели, жена ела его поедом; она не проглотила его целиком, наподобие самок насекомых, которые проглатывают своих самцов, но вылущила его изнутри, выпотрошила, пощадив лишь тонкую стенку фасада и предоставив манекену под именем газды Николы Димитриевича-Капы продолжать жизнь, иными словами: торговать, осмотрительно, но неуклонно расширяя свое дело, умножать достаток, увеличивать состояние и поднимать свой авторитет в глазах белградского торгового мира. Все это он делал не на правах самостоятельно действующего лица, а исключительно как муж госпожи Наты Каменкович и отец ее детей. Отныне он воспринимался лишь в этом и ни в каком ином качестве не только его женой и целым светом, но и им самим. И только таким он и мог существовать. Ни для чего иного — ни для живых, ни для мертвых — в его жизни места не оставалось.

Первое время он иной раз, тайком от жены, еще навещал дядьку Савву. (Они давно уже жили в собственном доме на Сеняке, купленном на его сбережения и ее довольно большое наследство из Нови-Сада. Под участок им достался, правда, пустырь, но Савва разбил прекрасный просторный сад, где разводил пчел. Как раз недавно после двадцатипятилетней службы Савва вышел на пенсию. И раньше жившие уединенно, теперь они еще больше замкнулись и тихо, благостно, рядышком старели.) Чуть ли не в первую же встречу Саввина жена, акцентируя каждое слово, как на сцене, и вглядываясь в племянника своими добрыми близорукими глазами, спросила:

— Скажи, ты по крайней мере счастлив?

— Да как будто бы, тетушка.

— Нет, Никола, не верю я этому. Я все вижу, не надо мне ничего говорить. Но что поделаешь? Это твой крест, скинуть его нельзя, значит, надо нести с достоинством. Ты прав.

Дядька Савва при этом лишь смущенно моргал ресницами.

Госпожа Ната быстро дозналась о визитах Николы, и «ради мира в семье» он вынужден был от них отказаться; теперь он навещал дядьку лишь дважды в год — на славу и на рождество.

Таким образом, он был целиком и полностью порабощен.

Тихий, худой, будто высушенный, прямой, бледный и рано поседевший, с глазами, ставшими от этого еще больше и темнее, аккуратный, корректный, подчеркнуто любезный со всеми и всегда торжественно, словно на похороны, одетый: в черной паре, в накрахмаленной рубашке с высоким стоячим воротником и темным галстуком, в черных мягких туфлях. Таким представал он перед людьми и в магазине, и на улице, где с глубоким почтением отвечал на каждое приветствие, приподнимая свою черную, казавшуюся неизменно новой шляпу.

Таким он жил или, точнее, обретался в жизни, за двадцать лет ничего в ней не меняя и почти не меняясь сам. И вот после двадцатичетырехлетнего супружества госпожа Ната неожиданно скончалась.

Когда внезапная смерть уносит людей, довлеющих над всеми окружающими, вдруг возникает настороженное затишье, и те, для кого этот гнет был составной частью их жизни, ощущают странное нарушение привычного равновесия. Газда Никола неожиданным образом очутился на непредвиденном и опасном перепутье: то ли по инерции прежнего существования двинуться вслед за женой, то ли остаться и, если возможно, попытаться продолжить прерванную женитьбой жизнь, начать жить заново и для себя? Зияющая пустота, поглотившая его жену, затягивала и Николу в свой мутный и бездонный водоворот, и лишь частичка собственной личности, невзирая ни на что уцелевшая в нем, удерживала его в жизни. Некоторое время трудно было сказать, каким путем он пойдет. Он еще больше высох и похудел, притих, как бывает со сломленными людьми, но все же выстоял.