Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.1. Рассказы и повести

Год спустя после смерти жены, выдав замуж вторую свою дочь за молодого расторопного торговца по своему же галантерейному делу и оставшись в доме один, газда Никола начал приходить в себя и поправляться, хоть это и шло медленно и туго.

Узник, проведя многие годы в заключении, внезапно раньше срока выпущенный на свободу, непременно переживает более или менее тяжелый кризис. Необходимо долго привыкать, прежде чем сможешь вернуться к своей старой походке и прежнему образу жизни. В этом периоде примерно три фазы. Фаза первая. Куда бы ты ни пошел, куда бы ни направился, так и чудится, будто бы стражник повсюду следует за тобой по пятам и стоит только оглянуться, как ты воочию увидишь его перед собой. Вторая фаза. Свободно расхаживая по улицам, бывший узник чувствует, что ему чего-то недостает: он не слышит за собой шагов и утратил ощущение того, что стоит ему оглянуться — и он увидит неотступного спутника, сопровождающего каждое его движение, — вооруженного стражника, следующего за ним как тень. Это мешает, вселяет тревогу и даже некоторый страх. И, наконец, третья фаза. Человек не слышит шагов за спиной, ему не чудится, что по пятам за ним идет провожатый, но это его нисколько не смущает, ибо он выбросил из головы конвойных и годы своей неволи. Значит, он изжил в себе поднадзорного и морально излечился. Только после этого бывший узник может сказать, что он снова стал свободным человеком, независимым в своих действиях. (Возможно, эти фазы у каждого индивидуальны и не имеют столь резко и четко очерченных границ, однако несомненно, что всем бывшим узникам приходится испытывать нечто подобное.)

Нечто подобное происходило и с Николой Капой. Но наконец и он выздоровел.

— Видели, как наш Капа воспрял?

— И верно, воспрял.

— Да что там «воспрял»! Воскрес человек!

Так говорили в торговых рядах и среди знакомых. Но пересуды не доходили до Николы, а мнение окружающих не занимало его. Он просто жил.

С него вдруг спало свинцовое бремя неясной обязанности, которое он как тяжкую и скрытую муку носил в себе с первых мгновений брака. Не задаваясь вопросом, куда оно исчезло, он только спрашивал себя, как оно могло существовать. А потом и вовсе перестал о чем-либо спрашивать, забыв о нем окончательно и навсегда. Он чувствовал, что освободился от смертоносного груза, что раздвинулись угрюмые бесплодные горы, открыв перед ним божий мир. И этого ему достаточно. Он ничего не требует. Живет незаметной, скромной жизнью. В доме, где четверть века без разрешения Наты никто не смел открыть окно, кинуть лишнее полено в печь или подвинуть стул, теперь дышалось легко и свободно. Не только прислуга, но, казалось, и мебель и стены с облегчением вздохнули и успокоились.

Газда Никола встает рано, но когда хочет. Сидит на террасе под навесом из вьющихся растений. На барьере ограды выстроился длинный ряд горшков с цветами. В ногах резвится щенок, маленький, белый и забавный. Все это немыслимо вообразить в прежней его жизни. Ната была решительным противником цветов, утверждая, что, кроме трат, лишней работы и грязи, цветы ничего не дают, тогда как к кошкам и прочим домашним животным она испытывала глубокую ненависть и не выносила их даже в соседнем дворе.

Сюда, на террасу, ему подают первый стакан воды с кусочком сахара, здесь он завтракает, наслаждаясь чистым воздухом и покоем, радуясь жизни.

Потом газда Никола идет в свой магазин, но все больше как гость, потому что дела мало-помалу он передал своему младшему зятю. Дочерей навещает редко. У старшей дочери двое детей, мальчик и девочка. Смотрит на них газда Никола, хмурых, толстых, горластых, настырных, и узнает неиссякаемую кровь Каменковичей. Раз или два попробовал он их приласкать, но дети уклонялись или равнодушно отворачивали голову, особенно девочка. Едва встала на ноги, а уже командует, машет рукой, словно бы сейчас кинет тебе в лицо что-нибудь вздорное и сварливое: «Вот еще новости!» «Ната! Ната-а-а!» — думает про себя газда Никола, но уже беспечно и безбоязненно. Пусть растут, пусть умножаются! Теперь они не имеют власти над ним и не могут изменить и испортить жизнь, которая открылась перед ним. Другие будут страдать и сражаться, а он спасен, он — живет!

Чаще всего он отправляется на Сеняк к своему дядьке. Когда-то уединенный, его домик теперь со всех сторон окружен виллами, но разбитый им сад за двадцать пять лет буйно разросся и не пропускает ни уличного шума, ни соседского взгляда. Савва давно перевалил семидесятипятилетний рубеж, но все еще крепкий и здоровый старик, что нередко бывает с людьми тихими и застенчивыми в молодости. И тетушке за шестьдесят, но и она по-прежнему живая и говорливая, любит читать и выражается так же изысканно, как в молодые годы. Она пополнела и похорошела с годами, что нередко случается с женщинами, в юности не блиставшими красотой. Оба они совершенно седые.