Иво Андрич - Собрание сочинений. Т.2. Повести, рассказы, эссе. Барышня.

Аудиенция окончилась.

Сераскир с юношеской легкостью поклонился владыке и вышел, а следом за ним и его офицеры, негромко позвякивая саблями и шпорами.

Потрясенные эмиссары едва нашли выход. Они молча и недоуменно переглядывались: действительно ли все кончилось? Наконец они пришли в себя и сообразили, что лучше всего немедля ехать обратно. По дороге, храня свинцовое молчание, они имели возможность поразмыслить и о том, как их обманули и выдворили, и о самом сераскире, его внешности и манере держать себя, — с каждым часом он казался им все более странным и неприятным. А когда они стали приближаться к Мостару, все мысли оттеснила одна: как они предстанут перед Али-пашой и что ему скажут.

Однако старый визирь принял весть об их неудаче как самую естественную вещь на свете или сделал вид, будто это так. Два дня спустя, снова прихватив с собой Хафиз-пашу, он отправился в Сараево. И здесь нанес визит сераскиру столь непринужденно и просто, точно это испокон веков было его заветным и страстным желанием. Омер-паша выказал ему особенное уважение по сравнению с другими старейшинами, но и задержал его в Сараеве дольше других и, лишь выступив с войском против Краины [30], позволил ему вернуться в Мостар. Али-паша обещал содействовать введению низама в Герцеговине, а сераскир заявил, что, покончив с делами в Боснии, он и сам приедет в Мостар. На прощанье они обнялись.

Еще будучи в Сараеве, Али-паша приказал своему кавазбаше [31]без шума собрать отряд опытных ратников и занять проход из Боснии в Герцеговину, но при этом изобразить, будто он действует на свой страх и риск. А когда визиря отпустили из Сараева. он тотчас уехал в свое поместье у истоков Буны, чтобы там дождаться дальнейшего развития событий.

Омер-паша после первых неудач быстро разделался с горластыми и неорганизованными бунтовщиками Краины и немедля направил в Герцеговину майора Скендербега с сильным смешанным отрядом пехоты и конницы. Лучше вооруженные и более дисциплинированные солдаты Скендербега разбили отряд кавазбаши и вступили в Мостар. Али-паша успел отречься от кавазбаши, объявил его смутьяном и государственным преступником и поспешил выслать своих людей навстречу Скендербегу поздравить того с победой. Скендербег, поблагодарив, просил Али-пашу вернуться в Мостар. Не видя выхода, Али-паша так и поступил. Посланец сераскира встретил его с большими почестями и на другой же день устроил торжественный ужин в его честь.

Скендербег, как обычно, уже в начале ужина был пьян. Но когда трапеза подошла к концу, он вдруг встал, трезвый как стеклышко, и дважды хлопнул в ладоши. По этому знаку одновременно распахнулись обе двери, и в зал ворвались вооруженные солдаты дикого вида. В мгновение ока Али-паша и его сын были связаны. Старый визирь пытался узнать у Скендербега, что сие означает, но тот, показав ему спину, без единого слова вышел вон.

Когда визиря вывели наружу, он увидел, что схватили и всю его свиту.

Все было тщательно подготовлено и исполнено без сучка и задоринки. Солдаты, окружившие резиденцию Али-паши, сразу начали громить ее и грабить. В ту же ночь взяли и семью паши в поместье у истоков Буны. Никто пальцем не шевельнул, чтобы помочь старому паше, и его вместе с сыновьями заключили в крепостную башню возле моста, легко и просто, безо всякого сопротивления, точно он вовсе и не был столько лет визирем и абсолютным владетелем Герцеговины.

Произошло это в ночь с воскресенья на понедельник. Узники лишь один день провели в заточении, а весть об их аресте успела разлететься повсюду и оказать свое действие. Уже на следующий день на рассвете их вывели из тюрьмы. Было очевидно, что все идет по заранее продуманному плану.

Конец февраля, воздух над Мостаром в эту пору полон смутной тревоги. Весна здесь очень рано дает о себе знать и наступает неожиданно и стремительно, как могучий, но благостный взрыв. Эта весна особенно насыщена тревогой; тревогу рождают не только земля и небо, но и тяжелые, беспокойные передвижения и столкновения между людьми и воинскими отрядами.

Даже те, кто от беспорядков и перемен ничего не выигрывает и не проигрывает, пробуждаются рано и с одной мыслью — какие тревожные вести и потрясении несет им грядущий день? На улицу никому не хочется выходить. А уж люди мало-мальски известные или имущие вовсе ночуют не дома, а у верных друзей, да и там спят вполглаза.

В тот вторник над Мостаром стоял солнечный и немилосердно ясный день, прохладный и прозрачный, словно из тончайшего стекла, словно каждое сказанное слово, каждое движение должно отозваться хрустально-холодным звуком в золотисто-синем пространстве. Это не обычный день, что подобно всякому другому расцветает и увядает между двумя зорями, нет, это судный день, в котором свет и тени не растут и не уменьшаются и в котором все останется застывшим и неизменным, как на театральной кулисе, пока не свершится то, чему суждено свершиться.