Кнут Гамсун - Голод (пер. Химона)

И я началъ говорить ей все, говорить одну только правду. Я не изображалъ свою жизнь хуже, чѣмъ она есть; я совсѣмъ не намѣревался возбудить ея состраданіе. Я сознался даже въ кражѣ пяти кронъ.

Она сидѣла и слушала меня, широко раскрывъ ротъ, блѣдная, испуганная, съ смертельнымъ ужасомъ въ блестящихъ глазахъ. Я хотѣлъ сгладить печальное впечатлѣніе отъ своего разсказа, я поднялся и сказалъ:

— Но теперь все это прошло! — сказалъ я, — ни о чемъ подобномъ теперь не можетъ быть и рѣчи…

Тѣмъ не менѣе она была ошеломлена… — Боже сохрани, — сказала она и замолчала.

Она уже не разъ шептала въ продолженіе моего разсказа:- Боже сохрани.

Я началъ шутить, щекотать ее и притянулъ ее къ себѣ на грудь.

Она уже застегнула свое платье; это разсердило меня, это даже оскорбило меня. И зачѣмъ она застегнула свое платье… Развѣ этимъ я могъ пасть въ ея глазахъ теперь, когда не моя вина, что у меня вылѣзаютъ волосы. Что же, развѣ было бы лучше если бъ я былъ распутнымъ человѣкомъ? Нѣтъ, безъ глупостей. На то и шелъ… А если только въ этомъ дѣло, то тогда… Я опрокинулъ, ее, опрокинулъ ее на софу.

— Нѣтъ, послушайте… — Что вы хотите — спросила она

— Что я хочу?

Гм… — она спрашиваетъ, что я хочу. Я хочу покончить съ этимъ безъ всякихъ разсужденій. Не въ моихъ правилахъ издалека вести дѣло. Меня не испугаешь и не смутишь, если нахмуришь брови. Нѣтъ, нѣтъ, истинная правда. Я никогда еще не выходилъ изъ такого приключенія, не достигнувъ цѣли.

— Нѣтъ!.. нѣтъ, но вѣдь?..

— Да, — возразилъ я, — это въ моихъ намѣреніяхъ!

— Нѣтъ, послушайте! — закричала она. И тутъ же она прибавила оскорбительныя слова:- Я сомнѣваюсь… въ своемъ ли вы умѣ! Вѣдь, вы сумасшедшій!

Невольно я остановился и сказалъ: — Вы не серьезно это говорите?

— Нѣтъ, клянусь Богомъ, у васъ такой странный видъ! И въ то утро, когда вы меня преслѣдовали, вы не были пьяны?

— Нѣтъ. Тогда я даже не былъ голоденъ; я только что поѣлъ…

— Тѣмъ хуже.

— Было бы лучше, если бы я былъ тогда пьянъ?

— Да… я все боюсь! Но, ради Бога, пустите меня!

Нѣтъ, я не отпущу ее. И что это за глупая болтовня только въ такой поздній часъ въ софѣ! Долой одежду! Какія глупыя разсужденія въ такую минуту, какъ-будто я не знаю, что все это дѣлается изъ-за стыдливости. Я не настолько неопытенъ. Лежать смирно, безъ глупостей. Да здравствуетъ страна и король!

Она защищалась съ такой силой, которую никакъ нельзя было объяснить одной стыдливостью. Я опрокинулъ свѣчу, какъ-будто нечаянно, такъ что она потухла. Она отчаянно боролась и даже стонала.

— Нѣтъ, только не это, только не это! Если хотите, можете поцѣловать мою грудь. Милый, хорошій…

Я остановился. Ея слова звучали такъ грустно, и она казалась такой испуганной, такой безпомощной, что они тронули меня до глубины души.

Разрѣшая мнѣ поцѣловать ея грудь, она предлагала мнѣ выкупъ. Какъ это было мило и просто! Я хотѣлъ бы упасть къ ея ногамъ и встать передъ ней на колѣни…

— Но, моя милая крошка!.. — сказалъ я смущенно, я понятъ не могу, что это за игра…

Она поднялась и зажгла свѣчку дрожащими руками; я облокотился назадъ. Что теперь будетъ? На душѣ у меня было такъ нехорошо.

Она посмотрѣла на стѣну, на часы, и испугалась.

— А! сейчасъ придетъ дѣвушка, — сказала она. Это были ея первыя слова.

Я понялъ ея намекъ и всталъ. Она взялась было за накидку, чтобы одѣть ее, но раздумала и отошла къ камину. Она была очень блѣдна и встревожена. Чтобы не имѣло вида, будто она мнѣ указываетъ на дверь, я сказалъ, приготовляясь уходить:

— Вашъ отецъ былъ военный?

— Да, онъ былъ военный. Откуда вы это знаете?

— Не знаю, такъ мнѣ казалось.

— Странно!

— Ахъ да. Иногда у меня пробуждаются предчувствія. Ха-ха, это относится къ моему сумасшествію…

Она быстро взглянула на меня, но ничего не отвѣтила. Я чувствовалъ, что мое присутствіе мучаетъ ее и хотѣлъ скорѣй съ этимъ покончить. Я направился къ двери. Но неужели она не поцѣлуетъ меня, не подастъ мнѣ даже руки? Я остановился въ ожиданіи.

— Вы уже идете? — спросила она, но не тронулась съ своего мѣста у камина.

Я ничего не отвѣтилъ. И стоялъ передъ ней униженный и смущенный и смотрѣлъ на нее, не говоря ни слова. Отчего она не оставила меня въ покоѣ, если все должно было такъ кончиться? Что я такое былъ въ эту минуту? Я собирался уходить, и это нисколько не безпокоило ее, она была потеряна для меня и я хотѣлъ сказать ей что-нибудь на прощанье, какое-нибудь глубокое, сильное слово, которое поразило бы ее. Но, противъ своего твердаго рѣшенія быть холоднымъ и гордымъ, я чувствовалъ себя оскорбленнымъ и безпокойнымъ; и я началъ говорить о какихъ-то незначительныхъ вещахъ; желанное слово не шло съ языка; мысль моя оскудѣла.